В подполье можно встретить только крыс
Шрифт:
Как бы ни судили об этом митинге теперь, но тогда у всех была уверенность, что одержана крупная победа. В связи с этим и настроение у всех было торжественно-приподнятое. Расходиться не хотелось и все собрались вокруг автобуса. Но искушать судьбу дальше не стоило. Провокаторы могли начать действовать, могли попробовать отыграться на нас за свое поражение в борьбе с усопшим Костериным. И я, рассказав присутствующим, как, отказав нам в столовой, попытались сорвать поминки, предложил ехать ко мне на квартиру и устроить поминки там. После этого основная масса "опекунов" "отвалила" от нас. "Таинственный в шляпе", видимо, не сообразил, что даже 45 кв. метров жилой площади могут вместить очень много людей, желающих дружить между собой не из корысти, а по высоким убеждениям. Во всяком случае, в мою квартиру вошли все, кто
Думаю, что все присутствующие на похоронах унесли с собой светлую память о большом человеке и чувство удовлетворенности тем, что каждый из них с достоинством и честью выполнил свой гражданский долг.
Я тогда тоже испытывал чувства удовлетворения исполненным долгом. И если бы мне предстояло заново организовать этот митинг и я знал, что за этим последует снова психушка, я поступил бы так же. То, что я приобрел, значительно больше потерь. Именно благодаря исполненному долгу, память Алексея осталась в нашем доме нетленной, а обе его дочери, особенно старшая, Лена, стали нам родными. А за мамой приник к нам и внук Алексея Евграфовича - Алеша и его жена Любочка и их сын Сережа. За такое приобретение любую цену заплатить можно. И власти пришли за платой. На пятый день после похорон пришли. Долго ждать не заставили. Затратили ровно столько, сколько потребовалось, чтобы дать распоряжение в Ташкент и чтоб оттуда прислали следователя.
19 ноября в 7 часов утра звонок в дверь. Подхожу: "Кто?"
Отвечают: - Из Ташкента!
– Предполагая, что кто-то из крымских татар, спокойно снимаю защелку. Рывок и, отбрасывая меня с пути, 11 человек проносятся по коридору в комнату. Захожу туда же, вслед за ворвавшимися: "В чем дело?" - Вот постановление на обыск. Прочтите.
– Читаю: "Следователь по особо важным делам прокуратуры Узбекской ССР, советник юстиции Березовский установил в ходе следствия по делу Бариева (крымский татарин) и др., что на квартире Григоренко П.Г. могут находиться документы, содержащие клеветнические измышления на советский общественный и государственный строй. Постановил произвести обыск". Постановление утвердил прокурор Москвы Мальков. Все по форме - подписи, печати. Требую, чтоб мне представили всех. Представляется Березовский, показывает документ, говорит: "Остальные со мной, помогают мне".
– Нет уж, будем действовать по закону. Пусть представляются все.
– На попытку Березовского возражать, показываю соответствующую статью УПК. Приходится Березовскому примириться. И оказывается, что семеро, работники Московского КГБ, трое "понятые". Так потом и пошло. Березовский, как оказалось, совершенно не знает УПК, и мы в течение всего обыска тыкали его носом в этот кодекс. Ко всему он оказался еще крайне не умным и амбиционым, поэтому обыск вышел очень веселым. Словив его на очередном незнании мы хохотали, а он ворчал: "Грамотные, все знают, а занимаются антисоветчиной".
Первая серьезная стычка у меня с Березовским произошла из-за понятых. Они привезли их по документам, из другого района Москвы. Я запротестовал. В лицо их я не знаю. А понятых мне должно знать. Иначе могут дать вместо бескорыстных понятых своих работников. Так впоследствии и оказалось. Когда мне были найдены настоящие понятые, эти, привезенные, приняли участие в обыске. Но пока это еще неясно и мы в тупике: я не хочу этих, а других нет. Но господин случай всегда наготове. Звонок в дверь. Стоящий у двери КГБист открывает и впускает Леню Петровского, внука известного большевика Григория Петровского.
– Ваши документы?
– Леня работал в институте марксизма-ленинизма при ЦК КПСС и он предъявляет свой пропуск. Название учреждения в нем записано так, что в глаза бросается ЦК КПСС, а прочее мало заметно. И КГБист кричит из коридора: "Вот здесь товарищ из ЦК партии, может он согласится остаться понятым?" Леня соглашается. Спрашивает моего согласия. Я "неохотно" соглашаюсь. Лучшего трудно придумать. Леня наш
Опять звонок в дверь, входит Володя Лапин. Проверяют документы, обыскивают. Он "чист". Значит знал, что идет на обыск. Подсаживаюсь к нему. Выясняю, он из Верховного Суда. Сегодня рассмотрение в Верховном Суде кассационной жалобы пяти осужденных за демонстрацию на Красной Площади. Все наши там. Ждут решения. Я тоже должен быть там.
Володя говорит: "Мы все забеспокоились - почему Вас нет. Петя (Якир П.Г.) попросил меня пойти позвонить по телефону. Звоню, никто не отвечает. Прихожу, сообщаю. Петя говорит - этого не может быть. Зинаида же Михайловна "разводящая" ("разводящими" в шутку называли тех, кто во время процессов и других важных мероприятий оставался на всем известном телефоне, куда мог позвонить любой из наших и проинформироваться). Она не могла уйти от телефона. Значит, у них обыск.
– Петя, продолжал Володя, предложил мне очистить карманы. Мы взяли такси и поехали. Подъехали за два дома к Вам и Петя сказал: - Иди к ним в квартиру. Если через пять минут не вернешься, я еду обратно и сообщу "корам" (так мы называли иностранных корреспондентов), что у Григоренко обыск", - закончил Володя.
Часа через два в квартиру потоком пошли наши друзья. Когда появилась первая их группа, старший над КГБистами Врагов Алексей Дмитриевич ехидно сказал: "А ну, выворачивайте ваши карманы, выкладывайте свой "самиздат". На что Виктор Красин ему с издевочкой ответил: "Кто же несет с собой самиздат в квартиру, где идет обыск".
– А откуда Вы знаете, что здесь обыск?
– Что мы! Весь мир это знает. Уже и "Би-Би-Си", и "Голос Америки", и "Немецкая волна" сообщили об этом.
Для КГБистов это было чудом. Они так и не поняли, каким образом Англия, Америка и Германия знают о том, что происходит на Комсомольском проспекте в квартире, из которой никто не выходил. А наши, глядя на растерянные лица КГБистов, хохотали. Они все присутствовали и слышали, как Якир еще в 11 утра, приехав от нас, сообщил "корам" у здания Верховного Суда об обыске у Григоренко. И "коры" тут же передали это сообщение в свои бюро. А дальше дорога в эфир открыта.
А люди меж тем все подходили и подходили. Набралась полная квартира. Это уже был не обыск, а толкучка. Наши закусывали, пили чай. Потом появилась и вареная картошка. Все говорили. Шум стоял невероятный. На обыскивающих никто не обращал внимания. Они с трудом протискивались между нашими друзьями. Их правило "на обыске всех впускать и никого не выпускать" работало против них. Если бы надо было действительно искать улики, то в такой обстановке невозможно было бы ничего найти. Вся квартира переполнена людьми. На площади 45 м2 не менее 50 человек. Но обыскивающие ничего не искали. Да им и искать не надо было. Они брали все написанное мною на машинке и от руки, брали все изданное вне СССР, даже произведения Горького, Короленко, Шевченко. Забирали даже вырезки из советской прессы.
Когда я спросил у Березовского, зачем они берут эти вырезки, он ответил: "Вы же их держите. Значит Вам они нужны. А раз нужны, мы должны их у Вас изъять". Я в это время еще пытался продолжать занятия кибернетикой. И все мои записки и вырезки, относящиеся к этой области, были изъяты. Никто их в КГБ никогда, конечно, не читал, но подшили в мое уголовное дело и, доказывая психическую невменяемость, козыряли тем, что в моем деле 21 том антисоветских материалов. Фактически же все это с точки зрения моего дела - макулатура. Для меня же все это огромные потери. Таким образом ушли от меня материалы моей научной работы, личная переписка, черновики различных документов, как получивших распространение, так и не выбравшихся из моего письменного стола.