В подполье можно встретить только крыс
Шрифт:
– Ну, что скажете?
– не глядя на меня произнес Роговский.
– Дело в том, что в Запорожье ничего не изменилось. Там по-прежнему людей истязают.
– А откуда это вам известно?
– У меня там брат.
– А у нас туда был послан прокурор Днепропетровской области и он донес, что там были отдельные небольшие нарушения, они устранены и законность полностью восстановлена.
– Это неправда. Ровно неделя прошла с тех пор как брат лично слышал как истязали заключенных.
– Так вы что же верите брату и не верите областному прокурору?
– Да, не верю!
–
– А для него, видите ли, вообще авторитетов нет. Он видит старшего по званию, лицо высшего начальствующего состава и никакого внимания.
– А вы бы почитали, как он пишет. Никакого уважения, никакой сдержанности. Вот, послушайте, что он пишет.
– Роговский достает мое заявление, которое я написал и оставил Нине Николаевне и читает:
– ...это не советская контрразведка, а фашистский застенок.
Я резко перебиваю: А кому он это писал?
– Как кому? Разве не вы это писали?
– Нет, писал это я. Но я вас спрашиваю, кому я это писал? В "Нью-Йорк Таймс", или, может, товарищу Вышинскому?
– Да, конечно, Вышинскому. Но... тон.
– Тон я не подбирал. Вышинскому я могу писать в любом тоне. Я это не только написал. Я и говорил это ему лично. И он мне замечания не сделал. И вообще, я в одном учреждении вижу разные стили. Вышинский начал с того, что предложил мне стул. Затем успокоил меня и выслушал все, что я хотел сказать, а у вас я стою перед столом, как школьник, и мне бросаются реплики, имеющие целью взвинтить меня. Вот и вы, товарищ армвоенюрист, упрекнули меня в неуважении. А ведь вы здесь гость. Я пришел к Роговскому и всякий воспитанный гость должен, по крайней мере, не мешать хозяину этого кабинета заниматься делом, за которое он взялся, пригласив меня в кабинет. Или здесь моим делом заниматься не хотят? Тогда позвольте мне уйти, тов. Роговский. Вы что думаете, я не найду другого пути для решения моего вопроса?!
– Извините, товарищ Григоренко. Не надо обижаться. Садитесь. Вопрос сложный, занимался им сам товарищ Вышинский. Я не совсем в курсе дела и пытаюсь разобраться. Может, какой вопрос не так поставил. Оскорбить вас я этим не хотел. Но перейдем к делу. Скажите, чего вы хотите?
– Я хочу, чтобы мое заявление было проверено, чтобы пытки были прекращены, а виновники наказаны.
– Ну хорошо, я дам телеграмму Днепропетровскому областному прокурору, чтобы он еще раз внимательно проверил все дело и доложил.
– Я вам уже сказал, что не доверяю Днепропетровскому прокурору. По-моему, в самой Днепропетровской области дела обстоят не лучше. Поэтому он и не хочет вскрывать у соседей то, что прячет у себя. Я прошу назначить кого-нибудь другого.
– А вы, может, и другого потом забракуете. Тогда уж лучше давайте свою кандидатуру, - иронически усмехнулся он.
– Я могу дать. Я лично отнесся бы с большим доверием, если бы на расследование поехал товарищ Реутов.
– Ну кандидатуру мы как-нибудь найдем сами. Что у вас еще?
– Все.
Я открыл двери и в это время прозвучал звонок в приемной. Девушка, взяв папку, пошла мне навстречу и скрылась в кабинете. Через некоторое время вышла. Сделала какой-то знак "спортивным" людям и они
Вскоре я получил письмо от Ивана. Без всякой шифровки.
В этом письме Иван сообщал, что прибыла новая поверочная комиссия, которая работает в помещении Городской прокуратуры. Его вызывали, очень любезно разговаривали. Возглавляет комиссию Реутов из прокуратуры СССР. Все следователи, участвовавшие в пытках, арестованы. Арестован Запорожский городской прокурор и областной прокурор Днепропетровской области. Начали освобождать тех, кого я перечислил в своем заявлении. Иван уже встречался кое с кем из них, в частности, с инженером из "Запорожстали".
Я был доволен и окончательно "убедился", что партия произвола не допустит. Все дело в нас, рядовых коммунистах. Надо, чтобы мы не проходили мимо местных безобразий и своевременно сообщали о них в центр. Только много лет спустя, я понял, что дело кончилось к моему полному удовлетворению только благодаря тому, что мое заявление по времени совпало со сменой верховной власти в НКВД. Это уже действовала бериевская метла. И мела она в первую очередь тех, кто "нечисто" работал, кто допустил разглашение внутренних тайн НКВД. Я не понимал также того, что сам ходил в это время по острию ножа. Я даже не догадывался какой опасности подвергаюсь. Но мне об этом напомнили. Из добрых или иных побуждений, я этого не понимаю и до сих пор.
На втором этаже основного нашего здания, на Кропоткинской улице 19, имелось относительно большое фойе. Его превратили в проходной зрительный зал, соорудив здесь сцену. В день, о котором я рассказываю, оба курса были собраны здесь на лекцию "Коварные методы иностранных разведок по разложению советского тыла". Читал какой-то чин (с двумя ромбами) из наркомата внутренних дел. Во время перерыва я вышел в тыльную часть зала, начал закуривать и вдруг за своей спиной слышу:
– Вы не могли бы мне показать майора Григоренко?
Я обернулся. Увидел, что вопрос этот задает сегодняшний лектор.
– Я Григоренко, - взглянул я на него.
– Вы не возражаете, если я задам вам несколько вопросов?
После паузы он спросил:
– Вы хорошо помните ваш прием у Роговского?
– Да, конечно.
– И Рогинский там был? С самого начала или потом пришел?
– Нет, был уже там, когда я вошел.
– А в приемной кто был?
– Девушка - секретарь Роговского и еще два каких-то в гражданском.
– А пропуск у вас при входе отбирали?
– Да, девушка взяла его и положила в свою папку.
– Так, все правильно. А как вы думаете, почему вас не арестовали?
– А я не знал, что меня кто-то хотел арестовывать. И не понимаю, за что меня могли бы арестовать.
– Ну, арестовывали же и ни за что. Вы же сами об этом писали. Вот и вас должны были арестовать в тот день. Для этого и Рогинского пригласили. Он должен был ордер подписать, как главный военный прокурор. Вопрос об аресте был решен твердо. Не договорились только о том - принимать вас или забрать прямо из приемной. Потом, видимо, решили принять и арестовать по выходе в приемную. Но что-то им помешало. Что-то напугало их. Но что?!