В погоне за призраком, или Испанское наследство
Шрифт:
Оцепенев от ужаса, Харт, почти терял сознание, не в силах ни отвернуться, ни закрыть глаз.
Барабаны били мерно, не умолкая, в каком-то жестком сатанинском ритме. Отточенным жестом колдун вырвал сердце из груди истекшего кровью человека и с ликующим воплем поднял его вверх. Жрецы швырнули бездыханное тело на землю и, взяв в руки горшок с кровью, по очереди глотнули из него, а затем передали его остальным. Негры стали друг за другом прикладываться к нему, и по мере того, как они поглощали напиток, ритм барабана становился все быстрее.
Неожиданно откуда-то из зарослей раздалось захлебывающееся злобой ворчание какого-то хищного зверя. Харт дернулся и, оступившись, чуть не упал, еле успев схватиться за какую-то лиану. Ворчание превратилось в громкий рык, который, казалось, несся со всех сторон. Именно этот
В ответ жрец испустил душераздирающий вопль, переходящий в кашляющее подвывание. В ужасе Харт увидел, как из-за спины жреца, прямо на границе света и тьмы вдруг отчетливо проявилась чья-то непроницаемая тень. Уильям даже вздрогнуть не успел, как из мрака вылупился чудовищный ягуар. Бешено мотая хвостом, он прыгнул на середину поляны и лязгнул зубами. Еще два зверя внезапно оказались позади брошенной на землю жертвы. Их пятнистые шкуры в свете костра казались красными, от тяжелого дыхания выступали на лоснящихся боках ребра, а в яростных желтых глазах пламенели багровые сполохи. Тихо рыча, твари медленно прошли через утоптанную площадку и скрылись во мраке. Уильям готов был поклясться, что из пасти одного из них торчала окровавленная человеческая рука.
Колдун торжествующе завопил и пустился в пляс, по-прежнему сжимая в поднятой руке сердце несчастного. Безумные прыжки и кружение все ускорялись, и вот колдун завел песню, похожую на заклинание. В ответ толпа дружно принялась подвывать, и юноша мог отчетливо различать вопли женщин и хрипение мужчин.
Вскоре в круг начали выскакивать другие негры. Они рычали, выли, визжали и бросались друг на друга, пока в конце концов не опустились на четвереньки и не стали обнюхивать друг друга как собаки. Тогда что-то черное огромным мячом влетело в их круг, и Харт увидел тень, очертаниями схожую с ягуаром. Призрак метался между танцующими, как будто купаясь в извивающейся плоти, но никто, казалось, не замечал его. Внезапно жрец схватил стоящую на четвереньках какую-то женщину и полез на нее...
В ту же секунду что-то твердое с силой ударило Уильяма по затылку, и он без чувств рухнул на землю.
Еще через несколько минут молнии прорезали небо, луна скрылась за клубящимися тучами, и ливень хлынул на землю, смывая следы страшного пиршества и превращая недавние лужайки в болота.
Глава 5
Лед и пламень
В апреле 1682 года, за несколько месяцев до описываемых событий, Король-Солнце Людовик XIV, превратил в столицу Франции Версаль, перенеся в него официальную резиденцию двора, несмотря на то что Южное крыло было едва закончено, а строительство Северного еще даже не начиналось. Пусть еще ведутся работы в конюшнях, только приступили к закладке главных служб, а Зеркальная галерея полна пыли и загромождена лесами. Людовик не любит Лувр, обветшавший к тому времени и слишком тесный для него, устал он и от Сен-Жермена-о-Лэ и от Тюильри – все эти дворцы кажутся ему недостойными ни его персоны, ни его представлений о величии монархии и Франции.
К этому времени Версаль представлял собой уже целый город, в котором, соревнуясь друг с другом за близость к дворцовому ансамблю, обитали вельможи и сановники, фаворитки и придворные, прислуга и ремесленники. Население этого странного города, воюющее между собой за место подле Короля-Солнца, доходило уже до 30000 человек, из которых 2000 обслуживали дворец и лично Его Величество.
Если же взглянуть на Версаль с высоты птичьего полета, становилось ясно, что он являл собой материальное воплощение главной идеи царствования Людовика – божественности монарха, который венчает собой пирамиду людского общества, как бы животворя и созидая его своей властью и неограниченным могуществом. Версаль – место явления королевской славы, как Фавор – гора славы Господней. Говорят, что все дороги ведут в Рим, но Людовик решил, что Франция станет исключением из этого правила. Все дороги в ней поведут к Королю. Отсюда и план трех шоссе, в виде лучей трезубца расходящихся от центрального дворца. Они должны были соединить Версаль с главными центрами политической и светской
Трехкилометровый парк, куда выходили арочные окна Зеркальной галереи, благодаря умело выстриженной зелени деревьев и кустарников, создавали впечатление бесконечного пространства, в котором взгляд свободно скользит к горизонту по безупречным плоскостям водной глади, травяного ковра и усыпанных цветным песком дорожек. Теряющиеся в дали ряды статуй вызывали ощущение бескрайности, словно играя с главной мечтой короля о Франции, простирающейся от моря до моря, чьими границами должны были стать только препоны самой Природы, но не жалкие претензии соседних государств.
Верховный сюзерен Франции хорошо знал цену своей резиденции и собственноручно составил руководство для ее гостей. Король советовал, выходя из дворца на Мраморный двор и террасу, задержаться не верхних ступенях лестницы, окинуть взглядом партер, бассейны и фонтаны, потом двигаться к окруженной радужными брызгами мраморной Латоне, полюбоваться статуями, пройти Королевской аллеей к фонтану Апполона и каналу, обязательно оглянувшись оттуда назад на дворец.
Ныне вряд ли удастся вообразить себе зрелище, которое представляло это восьмое чудо света во времена королей. Времена, когда в зеленых версальских театрах, украшенных цветочными гирляндами и апельсиновыми деревьями в золотых кадках, в пламени фейерверков и громе оркестров разносились дивные трели оперных певцов, по аллеям торжественно двигались пышные кортежи разодетых придворных во главе с самим королем, предстающим перед восхищенными взорами то в виде Марса, то Апполона, а вслед за ними ехали убранные букетами и драгоценными тканями колесницы с актерами, изображающими знаки Зодиака, рыцарей и богов, нимф и богинь... Времена, когда в тенистых аллеях дрались на шпагах и целовались, играли в серсо и мяч, плакали и смеялись, блистали остроумием и потрясали ничтожеством, декламировали стихи и играли на флейтах, интриговали и шпионили, любили и умирали... Ныне парк застыл, как будто жизнь навсегда покинула его, и никогда больше во Франции не наступят столь блистательные времена.
Итак, в одно жаркое июльское утро в Версале, в приемных покоях генерального контролера финансов Его Величества, находилось всего два посетителя – молодая дама, одетая для визитов, и господин лет пятидесяти, с очень приятными манерами и замечательным, полным жизнелюбия лицом. Оба они томились под дверьми министра достаточно долго, для того, чтобы вдосталь налюбоваться на многочисленные эмблемы, украшающие стены, гобелены и расписанные потолки этого великолепного дворца.
Пресловутые эмблемы, то ли благодаря которым Людовика прозвали Солнцем, то ли которые лишь заключали в себе это прозвище, были замечательны тем, что представляли собой человеческий лик в обрамлении солнечных лучей, освещающих земной шар. Лик этот, исполненный в лучших традициях классицизма, принадлежал, конечно же, Людовику XIV, милостью Божьей королю Франции и Наварры. Таким образом, каждый посетитель Версаля мог быть уверенным в том, что и его коснулся свет, исходящий от Короля-Солнца – «подателя, всех благ, неустанного труженика и источника справедливости», – как изъяснял сей символ сам Людовик Бурбон.
Но даже солнце может надоесть, посему господин и решился первым нарушить тягостное молчание.
– Сударыня, позвольте нарушить всевозможные условности и представиться вам. Судя по всему, наш Юпитер не в духе, и меня пугает мысль провести еще час под этими сводами в полном молчании, особенно в присутствии столь изящной дамы.
– О, какие только жертвы не принудит нас принести скука, – ответила дама с холодными глазами, на безупречно красивом лице которой не отражалось никаких чувств, и улыбнулась.
– Так позвольте же представиться – председатель Французской академии Шарль Перро. – Господин снял шляпу и галантно раскланялся.
– Леди Лукреция графиня Бертрам, вдова лорда Бертрам.
– О, надеюсь, ваша утрата...
– Пустяки, сударь. Мой муж геройски погиб больше пяти лет назад, и рана в моем сердце постепенно затянулась. Тем более он был старше меня на двадцать лет.
– Прошу прощения, миледи. А как вы находите Версаль?
– Я живу во Франции уже несколько лет и не перестаю восхищаться великолепием двора и чудесами версальской жизни.