В погоне за тайной века
Шрифт:
Они ищут обозначенную на карте банку вблизи Трех Островов, но вместо нее находят большие глубины, затем определяют местоположение острова Горянкова, отстаиваются за островом Сосновец, пережидая «мокрые и дурные погоды».
Уже более месяца они странствуют по Белому морю, и только в конце июля на их долю выпадает первая удача. Они находят банку вблизи Толстого Орловского Носа и Орловской башни.
Ее промер Демидов поручает лейтенанту Рейнеке, который блестяще справляется с заданием командира. Потом снова наступает полоса ветров и туманов, якоря не в силах удержать судно. Приходится поднимать якорь и переходить под защиту берегов острова Сосновец…
Прошло шесть недель, как экспедиция в плавании. Но сделано очень мало из того огромного плана, который намечен. 1 августа, несмотря на сильную волну, приступили к промеру прибрежной части моря между Керецким мысом и мысом Конец Горы. Затем из-за ненастных погод начались странствия от
244
Ф. П. Литке.Четырекратное путешествие, стр. 194.
Экспедиция предприняла попытку обследовать море вблизи Воронова мыса и речки Кедовки, где предполагалось существование банки, но жестокие ветры помешали морякам исполнить и это намерение. Наступила вторая половина августа. Надежды на тихую солнечную погоду не было. На смену полярному дню пришли долгие темные ночи. Море все неистовее штормило. Продовольствия на бриге оставалось всего на две недели. Демидов принял решение возвращаться в Архангельск.
«Крепкие ветры и туманы, нынешним летом почти беспрерывно продолжавшиеся, — писал Демидов, — едва дали мне время отыскать и промерить одну банку, которая по близости своей к берегу и малой глубине, конечно, есть опаснейшая для судов всякого ранга…». [245]
245
Ф. П. Литке.Четырекратное путешествие, стр. 196.
Начальник экспедиции полагал, что в Белом море имеются еще многие мелководья, которые не только полезно, но и необходимо промерить. По его мнению, со столь сложной и трудной задачей могла бы справиться большая экспедиция, снаряженная на нескольких специально построенных судах, имеющих быстрый ход и малую осадку.
Михаил Рейнеке не предполагал, что такую экспедицию будет поручено возглавить именно ему и что шесть лет подряд он будет плавать по Белому морю, исследуя его банки, мели, течения и определяя мысы, горы, устья рек, острова, названия которых в течение всей жизни будут звучать для него волшебной музыкой…
Беломорская экспедиция подчинялась Федору Петровичу Литке. Зависимость эта была чисто формальная. Трудно представить, как Литке мог давать указания экспедиции на бриге «Кетти», плавая у берегов Новой Земли. Но приказ есть приказ. Лейтенант Демидов должен был передать результаты своих исследований Ф. П. Литке. Работу по приведению в порядок журналов и составлению карт он поручил Рейнеке. Михаил Францевич теперь почти каждый день встречается с начальником Новоземельской экспедиции.
Они подружились, и когда адмиралтейский департамент, предлагавший Литке «прогуляться еще пятый раз», потребовал от него назвать кандидата в начальники новой экспедиции, он назвал лейтенанта Рейнеке.
«Вот начало тех многолетних, превосходных работ, — писал Литке в „Автобиографии“, — результатом которых были карты и лоции тех морей, до сих пор существующие». [246]
Литке верил, что передает начатое им дело в надежные руки, и не ошибся…
246
Ф. П. Литке.Автобиография. Зап. Академии наук, т. LVII, приложение. СПб., 1888, стр. 103.
Рейнеке не забыл того участия, которое Литке принял в его судьбе. Уже будучи зрелым человеком, завершив 25-летний труд о Белом море, он писал своему давнему товарищу и благожелателю:
«Почтенный Федор Петрович!
Узнал я, с каким теплым чувством приняли Вы известие о назначенной мне от Академии наук Демидовской премии. В продолжение 30 лет я привык видеть всегдашнее внимание Ваше ко мне и уверен, что Вы не сумневаетесь в моей немой, но глубокой признательности за это и в моей к Вам преданности, которую, к сожалению, не имел случая показать на деле. Позвольте же теперь душевным чувствам моим выразиться хотя словами.
Вы виновник гидрографической моей жизни, Вы были и руководителем моим в ней. Без Вас не смог бы я исполнить и того, что сделал и что снисходительные судьи признают достойным внимания, и даже награды. Я не привык к подобной оценке моих посильных трудов, и, сознаюсь откровенно, при возбужденном теперь
247
ЦГАВМФ, ф. 1166, оп. 1, д. 5, л. 154.
Рейнеке не преувеличивал ни своей привязанности, ни благодарности Федору Петровичу Литке. На протяжении трех десятилетий они поддерживали добрые и сердечные отношения. Рейнеке охотно откликался на письма и приглашения Литке и был частым гостем в доме Федора Петровича. Нередко они вспоминали «старые проказы в Архангельске» и, судя по дневниковым записям Рейнеке, большинство встреч проводили приятно. [248]
Осенью 1824 года Рейнеке возвратился в Петербург. Вместе с Литке он часто бывал в доме Бестужевых. В эту семью запросто приходили Фердинанд Петрович Врангель, Владимир Павлович Романов, Николай Алексеевич Чижов, Михаил Карлович Кюхельбекер. Одни из них побывали на севере, другие плавали на военных судах вокруг света, и все они мечтали о новых путешествиях.
248
ЦГАВМФ, ф. 1166, оп. 1, д. 10, л. 18. По словам одного из современников, «вообще Ф. П. не чувствовал себя самим в обществе мало знакомых ему людей; в публике он почти терялся. Он был совсем другой человек в кругу близких ему людей и был бы неузнаваем для посторонних, если бы им случилось его тут видеть: тут он бывал необыкновенно прост и мил, любил всякие шутливые рассказы и разговоры и предавался часто самой беспечной веселости и гомерическому смеху. Тут, в присутствии его, не было ни малейшего стеснения ни для какого возраста. Для близких к нему людей препровождение с ним времени было пленительно: легкие и веселые разговоры всегда перемежались серьезною беседою о новых открытиях в науке, новых книгах, событиях дня. Уходя из гостеприимного дома Федора Петровича, всегда каждый чувствовал в уме и сердце серьезный след его глубоких мыслей и чувств. Продолжительные беседы с ним наедине, в которых он говорил о своей жизни, переполненной всеми историческими и умственными движениями нашего века, об исторических личностях, близко ему известных, — беседы, в которых он раскрывал всю свою возвышенную душу, — оставляли в каждом самые глубокие впечатления». ( В. П. Безобразов.Федор Петрович Литке. Приложение к тому LVII Записок Академии наук, № 2, СПб., 1888, стр. LXIII).
Особенно близко подружился Рейнеке с Николаем Александровичем Бестужевым, с которым он познакомился еще в Морском корпусе, где тот служил некоторое время преподавателем. Николай Александрович советовал Рейнеке заняться наблюдениями над северными сияниями, он и сам интересовался электрическими явлениями в атмосфере и напечатал по этому вопросу статью в журнале «Сын отечества» под названием «Об электричестве в отношении к некоторым воздушным явлениям». [249]
249
В одном из писем к брату Павлу Бестужев писал 29 января 1837 года из Петровского завода: «Мы теперь читаем по временам различные теории ученых, выведенные из метеорологических опытов, о северном сиянии, о граде, грозе, дожде и проч., а я, бедный человек, еще в 1818-м году в „Сыне отечества“, кажется, в ноябре или декабре поместил статью об электричестве в отношении к воздушным явлениям, где моя теория, изложенная перечневым образом и с робостью первого опыта, удивительно как отвечает нынешним требованиям. Я не мог тогда доказывать и не смел этого сделать, но имел предчувствие, что магнитность, электричество, гальванизм и даже притягательная сила суть не что иное, как только явления одной и той же силы. Ныне все это доказано, даже думают, что притягательная сила есть мать всех этих явлений…» ( Н. А. Бестужев.Статьи и письма. М., 1933, стр. 256–257).
Теперь Николай Александрович служил историографом русского флота и приводил в порядок архив и музей. Перелистывая тысячи страниц архивных дел, он знакомился с удивительными подвигами русских моряков. О них непременно надо было поведать людям, и Николай Александрович начал писать свой первый «Опыт истории Российского флота».
Рейнеке поражала необыкновенная широта кругозора Бестужева. Он мог судить о современной поэзии и искусстве, увлекался живописью, писал рассказы и научные статьи и жалел о том, что ему пришлось оставить службу в управлении маяков Балтийского моря.