В пограничной полосе (Повести, рассказы)
Шрифт:
— Дедуня, солдаты идут…
— Ох ты, горюшко. Что делать-то нам? — забеспокоился дед.
Издали донесся стон, слабый возглас: «Браток, а браток, пособи…» Фонари метнулись туда, громкий резкий голос что-то прокричал, и тотчас же раскатилась автоматная дробь.
— Слышь, раненого добили. Экие звери. Не успели мы до него дойти… Бери капитана под коленки, понесем в кусты. Скоренько, внучек, поспешай.
Дед подхватил командира за плечи, с трудом приподнял, попятился. Тяжел был капитан, не под силу слабому старику и мальчишке.
Солдаты, видимо, обшаривали убитых. Только это спасло Мишку и деда, они воспользовались задержкой солдат и затащили раненого в придорожные заросли. Капитан неожиданно застонал.
— Батюшки-светы, не надо, сынок, потерпи, — дедушка ладонью прикрыл рот раненому. — Больно тебе? Прости, сынок, что разбередили твои раны. Не могли по-другому, торопились сховать тебя. Помолчи, родной.
Фонари покачивались уже на дороге, лучи шарили по кустам, было такое ощущение, что свет прошибал их насквозь. Мишка пригнул голову, ожидая выстрелов, дед склонился, прикрыл собою капитана. Но солдаты стояли молча. Мишка молил только об одном — не застонал бы капитан.
Прошла еще минута, сковывавшее его чувство беззащитности понемногу отпустило. Он понял, что солдаты почему-то не решались переходить за дорогу, а может, у них, не было такого приказа. И вдруг им овладела такая злость, накатилась такая решимость, что, если бы солдаты подошли к кустам, он бросился бы на них, молотил бы кулаками, рвал зубами до тех пор, пока не убили бы его самого. Ему совсем не жалко было себя, он не пожалел бы своей жизни точно так, как боец в зеленой фуражке, как капитан.
Вдали по степи двигалось еще несколько огней, и солдаты, постояв, пошли на них.
— Миша, беги до хаты, возьми в сенях два мешка да палки покрепче из плетня выдерни. Носилки соорудим. Бабушке скажи, пусть воду согреет. Ну, одна нога здесь, другая там.
Мишка помчался балкой, напрямую.
Бабушка засуетилась, заохала, пошла в чулан за мешками.
Не ахти какие получились носилки, а все же стало и удобнее, и легче. Им никто не встретился в пути, и это было хорошо. Дедушка сказал, будет лучше, если никто не узнает, что Крапивины подобрали раненого красного командира.
Занесли капитана в хату, уложили на кровать.
Дед хотел было располосовать гимнастерку, но передумал. Втроем раздели командира, сняли и залитую кровью нательную рубашку.
— После в мое бельишко его обрядим. Пойди, внучек, покарауль во дворе. Не ровен час, кто полюбопытствует.
Выходя, Мишка взглянул на капитана. В свете лампы виднелось восковое, заострившееся лицо, темнела запекшаяся кровь, казалась страшной, огромной рана на плече и шее. Капитан не подавал признаков жизни, но дедушка хлопотал над ним уверенно, и Мишка подумал, что такие заботы нужны не мертвому, а живому.
В деревне было тихо. Дед появился часа через два, устало присел, скрутил цигарку.
— Кажись,
Осколок был шершавый, угловатый, с зазубринами. Мишка покатал его пальцем по ладони и съежился. Будто его самого пропороло этой коряжистой железякой насквозь.
Не ложились всю ночь. Капитану в какой-то момент стало плохо. Он тяжело застонал, в беспамятстве звал кого-то, пытался выкрикивать команды. Но крики были бессвязные, изо рта вырывался только хрип. Начался жар.
— А ведь не можно ему находиться в хате. Надо переносить туда, — дед показал пальцем на подполье. — Хуже там, да безопаснее.
Соорудили в подполье топчан, застелили его матрацем. Не перенести бы им капитана по крутой лесенке, если бы не оборудовал дедушка еще в прошлом году лаз в подполье прямо из огорода. Стало невмоготу старикам таскать картошку и овощи во время уборки. Дед выбрал часть глинобитной стенки, поставил маленькую дверцу. На зиму лаз плотно замазывали глиной, чтобы не пробрался мороз.
Теперь этот лаз пригодился как нельзя лучше, через него и внесли капитана, через него сами стали входить в подполье. На день заваливали отверстие хворостом, бурьяном, разным хламом, и постороннему глазу было невдомек, что там укрыто. Дверцу в подполье из хаты дед заколотил ржавыми гвоздями, подложив снизу под нее мешки, набитые соломой, чтобы не чувствовалось пустоты. Пол застелили старыми домоткаными половиками. Все предусмотрел дедушка Назар.
Дежурили у постели капитана по очереди сами старики. Мишка по просьбе бабушки днем бегал в степь, искал травку зверобой и еще какую-то с желтыми цветочками, лазил по оврагам, находил ягоды шиповника, выкапывал корешки, названий которых он упомнить не мог, обжигаясь, рвал и сушил листья крапивы. Бабушка готовила из трав и корешков снадобья и отвары, поила ими капитана. Отжимала сок из сочных листьев столетника и тоже давала с ложечки, с усилием разводя стиснутые зубы капитана.
Деревня затаилась, словно вымерла. Даже трубы по утрам не дымили, как обычно.
Вскоре в деревню нагрянули солдаты. Из остановившейся посреди улицы автомашины они вывалились с криками и гоготом, разбились попарно и побрели по дворам. По дверям застучали приклады, тревожно закудахтали куры, то и дело раздавались выстрелы.
Бабушка в это время сидела у капитана в подполье. Дед наказал ей молчать, что бы ни происходило наверху.
Калитка со скрипом и треском распахнулась, во двор шагнули двое солдат. Карабины у них были заброшены за спину, в руках оба несли большие брезентовые саквояжи.