В поисках истины
Шрифт:
И тот, кто убил князя, должен был это знать. Недаром его же оружием совершено преступление.
Да, все так подстроено, что выпутаться ему из сетей нет никакой возможности. Не стоит и пытаться. Не стоит, да и не должно. Какое имеет он право бороться с судьбой, когда он сознает, что достоин кары? И чем же заслужить спасение, как не страданием?
«Настанет для тебя тот день, когда ты будешь так близок к гибели, что мраком отчаяния затемнится твой ум, и горечью наполнится сердце»… Это было с ним вчера и третьего дня, после отказа Магдалины сделаться его женой, и потом, после катастрофы у князя…
Но
Неужели Магдалина поверит, что он убийца? Да, без сомнения, поверит…
«И помутится твой ум от бедствий, что низринутся на твою голову!» — прогремел над ним тот же таинственный голос в ответ на навернувшийся вопрос. «И напрасно станешь ты искать утешение в тенях минувшего и в призраках будущего. Напрасно побежишь ты за ними и будешь умолять их о помощи и наставлении, они не поддержат тебя и не научат, а приведут тебя к бездне, на самый край пропасти… И тут только ты очнешься и вознесешься к Духу Истины»…
— О! Скорей, скорей бы наступила эта минута! Пошли мне муки еще лютее, пусть бы только в этих муках сошел на меня Дух Истины и осенил меня! Отверзи мне очи! Очисти меня! Приобщи к Твоим избранным!..
Никогда еще он так не молился. Никогда еще не желал так страстно отрешиться от всего земного и вознестись к источнику добра, света и истины!
Время перестало существовать для него. Сколько часов длился его экстаз, он не знал; тело его начинало уже изнемогать от усталости, а поднятые кверху руки сводило судорогой, но он того не замечал, чем больнее было телу, тем выше и радостнее возносился к небу его дух.
X
После свидания с Курлятьевым в саду Магдалина так занемогла, что Софья Федоровна послала за старичком немцем, с незапамятных времен лечившим все их семейство. Может быть, лет пятьдесят тому назад он и в состоянии был отличить простуду от нервного потрясения, но уже теперь от всего прописывал он потогонное и во всех симптомах видел только лихорадку. Магдалине это было известно, а потому она только улыбнулась при появлении старика в ее спальне и без колебания протянула ему руку для прощупывания пульса.
— Нишево, только сон и спокойствия, — объяснил он, посматривая смеющимися глазами сквозь очки на Софью Федоровну. — Аппетита нет? Ну, карошо, карошо. Завтра пропишем микстурку, если не будет лучше.
Однако на другой день его к больной не пустили, она лежала с закрытыми глазами, спала, верно, и будить ее доктор не приказал.
Но Софье Федоровне сон этот казался подозрительным, особенно когда, подкравшись немного спустя к двери, она увидела, что Магдалина лежит, упершись пристальным взглядом в пространство, со слезами в широко раскрытых глазах. С ноющим сердцем ушла она в свою спальню, терпеливо выжидая, чтоб дочь сама позвала ее к себе. Ждать пришлось долго, только к вечеру прибежали ей сказать, что барышня встала, оделась и идет к ней.
Магдалина объявила, что хочет уехать в деревню. Она была уверена, что совсем поправится на свежем воздухе.
— Да и давно пора. Май на дворе. Сирень уже отцвела. Розы начинают распускаться, и соловьи поют. Никогда еще не заживались мы так долго
— Поедем, душенька, — сказала Софья Федоровна.
— Нельзя ли скорее, маменька? Завтра? Да? — умоляюще и с трудом сдерживая раздражение, настаивала Магдалина. — Это ничего, что вещи еще не уложены, можно ехать налегке, мы возьмем с собою самое необходимое, а без нас все уложат и привезут после… Хотите, маменька? Как это было бы хорошо!
— Как хочешь, так и сделаем, — поспешила согласиться мать.
А про себя она думала: «Боится с ним встретиться… Бедный Федя! Но, может быть, оно лучше так, скорее друг друга забудут».
Однако, как ни торопились, на следующее утро уехать им не удалось. Раньше чем к вечеру привести в порядок дорожную карету слесарь не взялся. Ночь, по уверению горничной, спавшей в соседней комнате, барышня опять провела без сна и жаловалась на озноб, что ничем согреться не может, но утром встала и, распоряжаясь укладкой вещей, так разгорелась, что, видя ее с румяными щеками и блестящими глазами, Софья Федоровна немножко успокоилась. Скорей бы увезти ее отсюда!
Федя уехал на именины князя Дульского, но, вернувшись, не утерпит, верно, чтоб к ним не зайти, хотя бы под предлогом проститься перед отъездом. Не принять его нельзя, ведь родной сестры сын. Магдалиночка может из своей комнаты не выходить, если ей тяжело его видеть, но Софья Федоровна постарается его обласкать и утешить.
Не выдавая тайну дочери, она постарается ему показать, как ей грустно, что мечта ее — соединить с ним Магдалину — не состоялась, и намекнет ему на то, чтоб он не отчаивался. Мало ли что может случиться со временем! Оба они молоды, год-другой подождать ничего не значит. Магдалина может изменить свое намерение не выходить замуж, и, если только он останется ей верен, они могут еще быть счастливы вместе. Чему быть, тому не миновать. То ли еще в жизни случается?
Весь день прождала она с замирающим сердцем племянника, моля Бога внушить ей такие слова, которые нашли бы доступ в его сердце и чтоб уверить его в ее преданности и любви к нему. Ведь никого у него не осталось из ближних на свете, кроме нее. Некому пожалеть его, приголубить. А как вздумал к ним пригреться, кроме горя ничего себе не нашел…
Вот о чем думала Софья Федоровна, когда ей доложили о напасти, обрушившейся на племянника, и она очень за него испугалась, но чувство к дочери взяло верх в ее сердце и над жалостью, и над страхом. Первым ее побуждением было перекреститься и мысленно поблагодарить Бога за то, что Магдалина отказалась сделаться его невестой.
Тотчас же представилось ей, как дочь ее будет поражена и растревожена таким ужасным известием, и она стала искать средство если не отвратить, что было невозможно, то по крайней мере смягчить удар, грозящий ее чувствительности. Ведь она его любит!..
— Барышня еще не знает? — тревожно спросила она.
— Ничего не знают-с. Они как изволили лечь отдохнуть после обеда, так с тех пор и не просыпались, — отвечала Ефимовна.
— Ну, и прекрасно, Христос с нею. Чем позже узнает, тем лучше. Может, все это враками окажется… Я сама ей скажу, как проснется, — продолжала Бахтерина, обеспокоенная молчанием старухи и выражением ее лица.