В поисках потерянного рая
Шрифт:
— Ага. Говорю. Это снаружи. А внутри — колесом. Нельзя взваливать на себя ответственность за целый мир. Он большой! А ты маленькая. Такой груз ответственности кого хочешь согнет. Дуреха...
— Почему груз ответственности?
— А что, нет? Если ты решила, что за все в ответе, то как же не груз? И дочку свою, похоже, тому же учила?
— Да... Учила. А как иначе? Если я сама такая... Только я ее учила спину прямо держать!
— А она раз — и не выдержала... Знаешь историю про соломинку, которая переломила спину верблюду? Последнюю соломинку? Ну вот... Для дочки
— А... внучка?
— А что внучка? Дочка — твое отражение, а внучка — дочкино. Отложение солей, говоришь... Невыплаканные слезы там отражаются, вот что! И неоплатная вина...
— Вы хотите сказать, что горб — это из-за нас? Из-за меня?
— Хочу. И говорю. А твоя спина «замороженная» — из-за кого? Из-за твоей матери... Так по роду и передаете послание, из поколения в поколение.
— Послание?
— Ну да. Это, знаешь, штука такая... Его и вслух-то говорить, бывает, не надо. Оно в делах проявляется. В том, как живешь... Делай, мол, дитя мое, как я! Ну, дитя и запоминает. И потом живет так же, как мать жила. С теми же заблуждениями.
— Разве ответственность — это заблуждение?
— Твоя — да. Ты должна нести ответственность за себя и за детей, пока малые. А как только выросли — у них своя ответственность появляется. А уж взрослые люди и вовсе должны сами за себя отвечать. Муж там... Родственники... Или подруги...
— Но как же! Если пройти мимо, не помочь! Разве так можно?
— Помогать надо, когда просят. Да и то не всегда. Ты сама посуди: тот, кому все время помогают, слабеет и силу теряет. Он же сам мышцы и мозги не напрягает, ну они и усыхают потихоньку. Так и в растение превратиться недолго! А ты ему еще и помогаешь: «Сохни, дорогой, чахни, а я уж все за тебя сделаю!»
— Но я, если не помогу, виноватой себя чувствую!
— Слышала про такую штуку — «горб вины»? Это не совсем горб, не настоящий, а просто как седло такое. Он вот тут бывает, на спине, чуть повыше лопаток, но пониже шеи. Обычно у женщин. От него голова опушена, а плечи вперед подаются. Так и ходит, вся виноватая... На такое седло грех не взгромоздиться. А дальше только погонять осталось! Вези, мол, лошадка, ты выносливая!
— Да... Все про мою дочь — как будто видели вы ее.
— Сколько я таких видала-перевидала... Думаешь, ты первая здесь с такой бедой?
— Да нет. Не думаю. Я видела здесь... других. А почему вы не разрешили нам разговаривать?
— А чего хорошего вы друг другу сказать можете? Глупым опытом поделиться? Своего мало, да? А в молчании, в труде, да на природе, уму-то пользы больше, чем от пустых разговоров!
— Это точно, — рассмеялась Анна. — Это я по себе заметила...
— Теперь ты можешь понять, что такое отражения.
— Да я, похоже, уже поняла. Это как туман. Вот он клубится свободно, а потом огибает скалу — и принимает ее форму. Тоже отражение, да?
— Правильно поняла. Так и в жизни все! Тело принимает форму от твоих мыслей. Подстраивается к ним!
— Но почему внучка??? Она ж малышка совсем? Какие там у нее могут быть мысли? За что она-то?
— А ты подумай!
— Но вы-то! Вам-то горб не мешает! — воскликнула Анна и осеклась.
— Не бойся, я не обиделась. Как же не мешает? Мешает. Но я с ним сжилась за много лет. И живу не как мне предписано было, а так, как считаю нужным. Думаешь, чего я на гору забралась? Поэтому...
— Но вы... Если вы все это знаете, то почему себе не можете помочь?
— Потому и не могу, что поздно. Мне, чтоб такой умной стать, жизнь прожить пришлось. За меня жертву некому принести было...
— А раз уж слово вылетело, то скажите: правду говорят, что вы здесь кое-кого в жертву приносите? Неведомым богам?
— Вранье. Жертвы ко мне сами приходят. А уходят — уже не жертвами, а свободными женщинами. Богинями! Всегда.
— Но почему тогда не все возвращаются?
— А не все хотят. Есть те, кто здесь жить остается, а я не гоню. А есть и другие — которые в другую жизнь уходят, не хотят «под седло» возвращаться. Но это их ответственность — не моя.
— Я бы вернулась... Я запрещаю себе думать о доме, потому что еще долго их не увижу. Но я обязательно вернусь!
— Можешь собираться. Переночуешь — и домой. Тебе пора.
— Как пора? А как же «семь лет»?
— Ну, считай, год за три. Отработала! Вижу, ты и так все поняла. А раз так, то что тебе тут делать? Освободишь место для следующей дурехи, только и всего.
— Но... как вы узнали, что я уже поняла?
— А по телу. Тело у тебя стало другое... свободное! Ты теперь словно птица. Естественная, такая, как природой задумано.
— Я правда могу идти?
— Орехи мне помоги до дома донести, и собирайся! Утром уйдешь.
Анна не помнила, как они дошли до дома, как она последний раз переночевала в своем сарайчике. Как ни странно, заснула она сразу и спала она мирно и глубоко — как всегда. А утром, привычно искупавшись в росе, она двинулась туда, к тропе. Через колючий кустарник — на этот раз он послушно расступался и не нанес ей ни одной царапины. По каменистой тропинке — она прыгала по круче, как горная коза, походы к источнику за водой не прошли даром. Полоса вечного тумана — она купалась в нем, как в воде, и он ласкал, гладил и холодил ее новую кожу. Подножие горы — вон оно, внизу, совсем рядом, и уже виден большой камень, от которого она когда-то начала подъем.
Анна глянула вверх — туман застилал гору и луг, на котором она провела столько времени. Но на какое-то мгновение он поредел, расступился, и ей даже показалось, что она видит темную фигуру горбуньи, раскинувшую руки.
«А ведь, пожалуй, врала она мне, — вдруг мелькнула мысль. — У нее там давно не горб. Там крылья!»
И Анна легко и радостно побежала вниз, к камню. Ей надо было домой. Она не знала, что там, и как они без нее, и ждут ли. Но ей очень надо было их увидеть — ведь она несла им новое Послание. Она заплатила.