В поисках пропавших колен Израиля
Шрифт:
Церемония оглашения приговора называлась аутодафе – в переводе с португальского и испанского языков “акт веры”. На улицах городов развешивали объявления, приглашавшие жителей на “святой суд инквизиции… и каждый, кто будет на нем присутствовать, воспользуется всеми духовными милостями, какими располагает папа римский”.
Ночью, накануне вынесения приговора, заключенных выводили из темницы инквизиции, в которой они проводили до этого месяцы, а то и годы. Их облачали в рубахи и панталоны черного цвета с белыми полосками, на плечи набрасывали “санбенито” из желтой ткани с красными крестами на груди и спине, их ноги были босы; на обвиненных в колдовстве надевали бумажный колпак, на
Впереди торжественной процессии несли хоругвь инквизиции с надписью “Justitia et misericordia”, что означает “Правосудие и милосердие”; как написал поэт-современник: “Пред сей хоругвию с богатством позолот Колени преклонял трепещущий народ…” В той процессии шли инквизиторы и священники; за ними вели обвиняемых, порой с кляпом во рту, чтобы “богохульными” выкриками не смущали народ. Если кто-либо умирал до вынесения приговора, несли его останки, так как постановили: “Мертвых еретиков можно осудить после смерти… в течение 40 лет” со дня их кончины. Несли и изображения тех, кто избежал ареста и был признан виновным.
Процессия с преступниками входила в церковь, алтарь которой драпировали черным сукном и ставили два кресла: одно для великого инквизитора, другое для короля или высокопоставленного сановника. Перед алтарем водружали распятие: тех, кого ставили перед ним, приговаривали к разным видам наказания, поставленных позади распятия ожидала казнь. Суд инквизиции мог присудить к ссылке, бичеванию, каторжным работам или к ношению “покаянной одежды”, мог отправить гребцом на “галеры его величества без жалованья”, где ожидала скорая гибель, или послать на костер.
Смертников передавали в руки светской власти для приведения приговора в исполнение, так как инквизиция исходила из правила: “Церковь не желает крови”. Смертные приговоры оканчивались такой фразой: “Мы извергаем вас из лона церкви и передаем светскому правосудию, настойчиво умоляя его умерить свой приговор, чтобы не было по отношению к вам пролития крови”. После этого торжественная процессия возвращалась в тюрьму, где приговоренные к смерти ожидали своего часа.
Исполнение приговора нельзя было задерживать, и папа Иннокентий IV установил для этого крайний срок – пять дней. Казнь на костре “без пролития крови” считали наиболее предпочтительным наказанием для еретиков, ибо сказано у евангелиста Иоанна: “Кто не пребудет во Мне, извергнется вон, как ветвь, и засохнет; а такие ветви собирают и бросают в огонь, и они сгорают”.
Антонио де Монторо возглашал в своей поэме (здесь и далее сочинения испанских и португальских поэтов в переводе В. Парнаха):
Но если вы меня приговорите,
Какую смерть еще вы мне дадите,
Которой я пока не претерпел?..
“ДИКОЕ ЧУДИЩЕ”
Шмуэль Уске, потомок испанских марранов, бежал в Эрец Исраэль от преследования инквизиции и поселился в Цфате. В 1553 году в Италии опубликовали его сочинение “Утешения в треволнениях Израиля”, которое церковь включила в список запрещенных книг – в подлиннике и в переводах “на какой бы то ни было язык”. В нем сказано об инквизиции в Испании:
“Король (дон Фердинанд), а еще более королева (донья Изабелла) вознамерились воздвигнуть гонения на евреев, замыслили истребить обращенных… Из Рима привезли они дикое чудище… облика столь ужасающего, что одно имя его уже вызывало содрогание во всей Европе…
Чудище с ядом смертоносным, с броней непроницаемой… Тысячи крыл с черными ядовитыми перьями поднимали его над землей, тысячи ног гибельных приводили его в движение… зубы его огромные подобны были клыкам сокрушительных слонов… пасть его извергала безостановочно всепожирающее
Пламенем своим зажгло оно многих из тех, кто скрывался под именем христиан, землю усеяло бесчисленными вдовами и сиротами; пастью своей поглотило, зубами своими разодрало богатства и сокровища… обликом своим обезобразило румяные лица, крыльями своими омрачило сердца и души…”
Повод для размышления.
Марранов с острова Мальорка называют в Каталонии шуэтас. Они пытались бежать в Италию, но их поймали и в 1691 году сожгли на острове десятки еретиков. Память о них сохранилась в народных песнях у шуэтас, живущих обособленно на Мальорке. Во второй половине двадцатого века несколько семей шуэтас переехали в Израиль и вернулись в иудаизм.
АУТОДАФЕ
Этим словом называли не только провозглашение приговора, но также его исполнение – казнь на костре. То было грандиозное и устрашающее зрелище, которое происходило обычно на городской площади, на виду у всех, “ибо, – как утверждали тогда, – это зрелище наполняет зрителей ужасом и представляет потрясающую картину Страшного суда. Такой ужас и такие чувства должны быть внушаемы, они приносят величайшую пользу”.
Аутодафе приурочивали в Испании к какому-либо празднику, когда население не работало; на нем присутствовали высшие иерархи церкви, знатные сановники государства, королевская семья. Торжественная процессия отправлялась из тюрьмы инквизиции на площадь, где были сооружены подмостки. Приговоренных к смерти привозили на ослах в окружении солдат и духовников, которые убеждали их раскаяться и примириться с церковью. Раскаявшихся сначала душили, а затем сжигали; “упорствующих в заблуждении” живыми отправляли на костры; останки умерших еретиков и изображения заочно осужденных бросали в огонь. Инквизиция требовала “обратить их в пепел, чтобы не сохранилось никакого воспоминания ни о телах казненных, ни об их могилах”.
Первая казнь марранов, тайно исповедовавших еврейскую религию, состоялась 6 февраля 1481 года в испанской Севилье: шесть мужчин и шесть женщин взошли на костер за “отпадение от веры”. Через несколько лет после этого марраны убили в Сарагосе жестокого инквизитора Педро де Арбуэса, которого церковь впоследствии причислила к лику святых. Один из заговорщиков, Педро де Алмазан, бежал из страны, а потому сожгли на костре его жену и двух братьев, а также изображение отступника. По тому же обвинению отправили на костер и останки умершего Хуана де ла Кабальерия, а его ближайших родственников заставили приходить на место казни и каяться в своих грехах.
Мигуэль де Алмазан, марран из Сарагосы, был секретарем короля Фердинанда; его сожгли на костре в начале 1486 года по обвинению в тайном соблюдении еврейских обычаев. Марранов казнили в Мадриде, Толедо и Валенсии, в Кордове, Гранаде, Барселоне, Вальядолиде, Куэнке и Картахене, в Пальме на острове Мальорка, в Лас-Пальмасе на Канарских островах, а их имущество забирали в пользу церкви и королевской казны.
Марран Луис де Леон, поэт и профессор университета в Саламанке, был арестован в шестнадцатом веке по доносу ученых коллег. Его обвинили в высказывании “еретических, предосудительных, скандальных мыслей и мнений” при толковании Библии и в “кощунственном” переводе на испанский язык “Песни песней”. Он пробыл в тюрьме инквизиции пять лет: “Здесь ложь и зависть держат меня в заточеньи…”; после освобождения пришел в университет на лекцию и продолжил то, о чем рассказывал за день до ареста: “Вчера мы говорили о…”