В поисках прошлого
Шрифт:
Пару часов спустя я снова встал. Было темно, и я никак не мог унять дрожь. Дело было не во внешнем холоде, казалось, у меня все заледенело внутри, а не только снаружи. Остальное меня как бы не касалось. Одевшись потеплее, я выбрался наружу, в ночь. На этот раз пошел по широкой дороге к старому слипу. Это был долгий путь, в обход, но я считал, что мне надо двигаться именно так. И шел как на автопилоте.
Сначала ночь казалась непроницаемо темной. Но когда я прошел около мили, облака разошлись, и показалась бледная половинка луны. Живые изгороди под ветром шуршали и скрипели просто оглушающе. И угрожающе. Чем ближе я подходил к старому слипу, тем больше мне казалось, что я иду по своим старым следам. Правда, никак не мог точно вспомнить, что ходил когда-то
Небо наконец расчистилось, ветер стих. Я сел на перевернутую лодку Салливанов, глядя, как волны мягко шлепают о берег, и некоторое время набирался смелости. Все вокруг стало незнакомым: слишком много изгородей, слишком много отсветов из окон домов. Тем не менее днем, когда мы с Шэй забрались в сад возле «Олд Корн Стор», я уже знал, что бывал здесь раньше. Ночью. Но не смог вспомнить, как попал туда и зачем. Когда я поднялся на ноги и огляделся, взошла луна.
И тут внезапно маленький Гил восьми лет от роду материализовался. Вот он сидит на заднем сиденье «рейнджровера», прижав бледное личико к окну. Дверца машины распахнута, водительское сиденье пусто. Он перебирается на него, потом вылезает из машины и озирается вокруг. Одной рукой держится за бок. По лицу его течет кровь… Тут видение пропало.
Я медленно спустился по галечному склону к реке и, держась у самого берега, пробрался через два сада и дошел до границы участка, на котором стоял «Олд Корн Стор». Продрался сквозь живую изгородь и скрючился в тени. Высокая крыша здания четко выделялась на фоне неба, я осмотрел ее и медленно опустил взгляд вниз. На занавесках, закрывавших большие застекленные двери, плясали отблески от экрана телевизора.
Тишина. Вот маленький Гил и вернулся в прошлое. Свет, падающий из дома, освещает почти весь сад, спускающийся вниз, весь склон, занятый лужайкой. Возле распахнутой застекленной двери стоит стол, рядом скамейка. На столе бутылка. Глаза мои скользят то вверх, то вниз, высматривая, выискивая, и вдруг я замечаю тени темных фигур, прячущихся в кустах по обе стороны дома. Я плохо их различаю, но чувствую, что они там. Мое внимание привлекает слабый отблеск, мелькнувший чуть дальше от того места, где я стою. Там движется, шурша листьями, что-то большое и темное — не около земли, но выше, гораздо выше моей головы. Я вижу, как шевелятся ветви, а потом все замирает.
Из-за застекленной двери появляется женщина, она словно выплывает. На ней длинное легкое платье, оно развевается. Она танцует? Раскидывает руки и кружится, кружится — прямо как балерина. Платье распахивается. Я вижу белые груди и темные волосы на лобке, чувствую, как к лицу приливает жар, я жутко возбужден, потому что знаю, кто она такая, эта женщина: она всегда тычет в меня пальцем, когда мы с Трапом плывем в лодке. Она и сейчас показывает на меня пальцем. Я поворачиваю голову, чтобы проследить, куда указывает ее длинная и белая рука. По саду идет Трап, держа в вытянутой руке рыбу. Ее серебристая чешуя блестит в падающем из дома свете. Женщина направляется к нему и, проходя мимо, на секунду поворачивается ко мне, я вижу, как двигаются ее губы, но прежде чем успеваю прочитать по ним, что она говорит, она отворачивается к Трапу. Смеется, хватает рыбу, швыряет на землю. Они стоят друг напротив друга. Я замираю. Она держит в ладонях свои груди, то поднимая их, то опуская, то вверх, то вниз. Трап подходит к ней ближе и ближе. Спотыкается, и она притягивает его голову к своим грудям. Мне хочется заплакать.
Теперь они идут назад, вверх по склону, прижавшись друг к другу. Вверх, вверх по склону, к булыжной отмостке под окнами. Там стоит кто-то еще, он у них за спиной, они его не видят. Я замечаю какое-то движение, но мне не до того — я не в силах отвести глаз от Трапа и женщины. Меня жутко интересует то, что они делают. Она стягивает с него желтый клеенчатый комбинезон. Лямки съехали вниз, прижали ему руки к бокам; он все пытается их высвободить. Вот она сбрасывает платье. И остается голой. Его штаны упали ему на
Этот человек стоит, глядя на нее, потом медленно поворачивается туда, где прячусь я. На долю секунды свет из окна падает на его лицо. И я вижу, что это моя мать.
Не знаю, что мне делать. Я писаю в штаны, по ногам течет, прямо в ботинки. Трап уже натянул свои штаны, надевает лямки на плечи. Мама бежит к нему. Я не могу больше смотреть. Женщина садится. Озирается вокруг, видит, что Трап взял маму за руку. Она начинает смеяться. То сгибается от смеха, то откидывается назад. Почему? Не понимаю. Все трое, кажется, о чем-то спорят, кричат, но я ничего не слышу. В ушах сплошное молчание, тугое и мягкое. Трап тащит маму в сторону, вниз по склону, к воде.
Ноги меня не слушаются, не могу вспомнить, как пройти назад, поэтому карабкаюсь вверх по склону, держась поближе к живой изгороди. Тут огромный грязный коричневый ботинок наступает мне на лодыжку, а за плечо меня хватает чья-то рука. Я вырываюсь и бросаюсь прочь, сквозь изгородь. Стремительно несусь через поле, не оглядываясь, все бегу и бегу, пока не добираюсь до машины. Что-то или кто-то бежит за мной. Я залезаю в машину, падаю лицом вниз на заднее сиденье и закрываю голову. Одной рукой — другой я двигать не могу.
В машину что-то ударяется. Я дожидаюсь, когда вибрация от удара стихнет, и поднимаю голову. Выглядываю наружу. Трап замечает меня. Он держит маму за руку. По лицу его текут слезы. Мама смотрит на меня — она тоже плачет. У нее над глазом рана, по лицу течет кровь. И тут я внезапно припоминаю, почему мы здесь оказались.
Е-мейл от Шона Брофи Фионе Мур
Фи, место и время встречи меняются. Извини, конечно. Как насчет ресторанчика Роли на Боллзбридж, часов в девять? Тебе разве никто никогда не говорил, что редакторы обычно платят? Особенно по таким вот «официальным» случаям.
Целую, Шон
Глава 14
Грейс и Крессида задержались с отъездом из Оксфорда, застряв в уличных пробках, и едва поспели к ночному парому из Фишгарда в Рослэр. Все каюты были уже заняты, так что им пришлось провести ночь в баре, скрючившись под собственными пальто. Обе были в мрачном настроении, занятые мыслями о неопределенном будущем, которое ожидало каждую из них. Переход через пролив, к счастью, прошел спокойно, пусть и без комфорта, но, когда паром без четверти семь утра причалил к ирландскому берегу, там вовсю лил дождь. Они направились прямо в гостиницу «Толбот» в Уэксфорде, чтобы принять душ и позавтракать, а уж потом двигаться дальше. В нескольких милях от Клонмела Крессида, которая молчала с тех пор, как они покинули паром, вдруг ударила ногой по педали тормоза и съехала на обочину. Ее сотрясали рыдания.
— Кресси, что случилось? — встревожилась Грейс.
— Похороны. — Крессида шмыгнула носом. — Слишком много похорон в последнее время. — Она достала из кармана смятое письмо. — Вчера вот обнаружила, когда меняла постельное белье в Элсфилде.
Грейс прочитала письмо — оно было от врача Фрэнка, он подтверждал назначение на прием к кардиологу.
— О Господи, бедный Фрэнк, опять у него проблемы с сердцем? — Хотя голос Грейс звучал удивленно, она вовсе не удивилась: она заметила, каким изможденным выглядел Рекальдо на похоронах. — Грустное совпадение по времени, не правда ли? А вам он что-нибудь говорил?