В поисках священного. Паломничество по святым землям
Шрифт:
Я вышел на солнечную сторону улицы и прошел несколько кварталов в сторону Культурного центра Жоржа Помпиду – современного произведения искусства, похожего на внутренности автомобильного двигателя. На улице стояла толпа людей, завороженно смотревших на стеклянные стены и перекрещивающиеся эскалаторы. Многие все еще спали, лежа на земле. Кто-то сидел, передавая по кругу бутылку вина. Атмосфера была такой же, как на летнем фестивале в Авиньоне: мимы с белыми лицами, жонглеры, шпагоглотатели, рок-группы, факиры, танцующие босиком на осколках стекла, ораторы, стоящие на импровизированных трибунах, и многие другие диковинные люди наполняли собой это место. Люди собирались вокруг какого-то действа, которых здесь было достаточно, а потом внезапно рассеивались. Дальше виднелись кафе, стенды с заварным кремом и многочисленные сувенирные лавки.
Большая толпа собралась вокруг группы музыкантов, игравших громкую, очень синкопированную музыку на двух конгах [11] .
11
Латиноамериканские барабаны.
Затем я отправился в тихое местечко на другом берегу реки, устроился в маленьком уютном кафе и посмотрел на небо. По нему плыли тучные облака. Сонмы тел двигались по улицам. Если мысленно не заморозить их, не заставить замереть на месте, остается только движение. Моя клятва держаться подальше от кафе оказалась очередным самообманом, притворством, сужающим горизонты. Свобода обладает своим движением. В дао нет никаких вопросов, оно не ищет ни людей, ни ангелов. Двери могли открыться в любой момент, в любом месте. Спешка была лишь еще одним расстройством ума.
Монмартр
Путь от основания на вершину холма к собору оказался долгим. Монмартр, древний «Холм Марса», место множества сражений, был крещен кровью мучеников. Сегодня же подножие холма окружено вереницей магазинов и лавок. Африканские иммигранты продавали резные деревянные статуэтки, разложив их на одеялах. Отсюда хорошо просматривались толпы берберов, метро и фуникулер (канатная дорога), а наверху над всем этим полотном возвышались белесые купола базилики Сакре-Кёр.
Я вошел внутрь собора и сел – в этот момент месса уже подходила к концу. Возле алтаря, словно статуи, стояли два священника с чашами в руках и передавали облатки из теста в качестве причастия людям, стоявшим длинной шеренгой перед ними, напевая: «Le Corps du Christ» [12] . Сказочный звук органа неспешно стелился сквозь застывший воздух. Церковь целиком растворилась в этой успокоительной тишине, стала эфиром – некогда цельная, теперь она стала частью иной субстанции. Фигура Спасителя купалась в лучах ослепительного света. Ошеломленный, я даже вздрогнул. Затем поднялся и перекрестился – это было так естественно, словно я делал это тысячи раз прежде. Звуки музыки поднимались, словно пар, под купол собора, через кальварии [13] , через монстрацию [14] , застывшую во всей своей лучезарности над круговоротом времени. Я завороженно смотрел на все это, слушал резонирующие звуки музыки, завораживающие, подобно волнам. Эхом отдавался голос духа, он просил сердце открыться для тайного места, в котором истинное существо понимает свою истинную необходимость. В этот момент я как никогда глубоко ощутил потребность в Боге. Я признал свою подчиненность моему пути, который никогда не удастся понять. Во власти этого чувства я больше не принадлежал себе, вместе с ним ко мне пришла сила, необходимая, чтобы следовать этому новому способу познания до самого конца.
12
«Тело Христово» (фр.).
13
Символы Голгофы.
14
В католической церкви разновидность дароносицы, для внелитургического почитания Святых Даров.
Я остался в Париже еще на несколько дней, бродил по его косым улицам, прошел по старым маршрутам – посетил Клуни, Сен-Сюльпис и прочие места. Эти дни были последними в Лютеции [15] , городе света. Прошлое тяжело нависало над городом, словно спертый воздух – от рек и фортов до остроконечных шпилей соборов, устремленных вверх. Холмы с останками древних бойниц и амбразур, романтические сады дворянских предместий, борьба общин, триумф заводов и тяжелой промышленности, цинизм, атмосфера раздражения и недовольства, свойственная современности, отчаяние, проигранные войны и утраченная власть – всем этим дышали улицы Парижа.
15
Древнее
Приближалась осень, а следом уже надвигалась полным ходом зима, запряженная в упряжку смерти. Что будет со старой культурой? Что станет с усилиями Европы, направленными на объединение политики и христианства? Не сдует ли все это вместе с пожелтевшей листвой? Или некоторые памятники древности станут краеугольными камнями и лягут в основание новой культуры? Не превратят ли мирный атом и ядерные реакторы все окружающее в мутагенный кошмар? Уцелеют ли города, не превратятся в руины?..
Вдоль правого берега Сены, укрытая в тени деревьев, параллельно шоссе простиралась дорожка. Под одним из мостов в бетонной стене я обнаружил ход, ведущий в городское подземелье. Я вошел и пробирался вглубь почти на ощупь, думая о возможности взглянуть на знаменитую парижскую канализацию. Я проник сквозь ржавую решетку и прошел по тусклому коридору примерно тридцать футов, пока свет не померк за моей спиной.
На пересечении коридоров располагалась просторная комната, и на ее землистом полу лежали несколько матрасов. Повсюду были разбросаны клочки одежды, а на гвоздиках, вбитых в плотные стены, висели чьи-то вещи. В стенах этой пещеры давно висел застоявшийся запах мусора и алкоголя. В дальнем углу комнаты на самодельных кроватях лежали двое мужчин и женщина. Они выглядели больными и старыми. Они встретили меня усталыми, тяжелыми взглядами. Разбуженная и раздраженная моим появлением, женщина с густыми волосами закричала: «Что тебе нужно? Убирайся!» Я попытался убедить ее, что не имею дурных намерений и остановился только для того, чтобы поговорить, но она уже сняла со стены палку и угрожающе помахивала ей. Она начала кричать: «Allez-vous en!» («Пошел к черту!»).
«Ладно, ладно. Я ухожу», – сказал я. Но с трудом мог оторвать глаза от этого подземного мира. Должно быть, в этих подземельях жили сотни таких же людей, поддерживая свою жизнь продуктами, найденными на помойках на задних двориках многочисленных кафе. Все их имущество разместилось в этих пещерах. Тряпки, пустые бутылки, осколки прошлого. Я повернул обратно и постепенно вылез на солнечный свет.
Проходя мимо Лувра, я заметил женщину с котомками – она что-то спрашивала на ломаном французском у безразличного полицейского. Женщина отчаянно жестикулировала, пытаясь объяснить, что заблудилась и не имеет ни малейшего представления о том, куда ей идти. Я прошел мимо, все еще оглушенный увиденным в подземелье. Я понимал, что упускаю возможность, сознательно прикрываю одну из дверей в жизнь, но внутренние переживания полностью овладели мной. Должен я или нет? В любом случае, было уже поздно. Занятые человеческие существа суетливо выбегали из офисных зданий, а потом вновь стремились внутрь. Я наблюдал и поражался тому, сколько бы упустил, окажись я в таком же плену разных срочных занятий; потерял бы ключи от дверей мира во имя некой цели, оказался бы заложником приятного статуса специалиста… Я ходил по улицам города, и мне было интересно, осенит ли их когда-нибудь освобождение? Освобождение от грызущей зависти? Я ходил по этим улицам до самого заката. Как оставаться бдительным, как не упустить момент, когда он появляется? Взойдя по каменным ступеням, я перешел через мост и покинул остров Ситэ. Солнце заходило за Нотр-Дам. Оно пряталось за опоры собора, оставляя длинную тень на зеленых лавках, выстроившихся вдоль мостовой. В конце концов оно закатилось за арки и показало только половину себя, освещая часть реки.
Я бы хотел задержаться в этой спящей мандале, на темных задворках, пропитанных запахом блошиных рынков, в старых книжных магазинчиках. Но воспоминания прошли так же, как и огни в бегущей воде. Неторопливое течение вечера, ошеломление в подземелье, встречи в кафе, люди и места, обрывки жизни – все это соединялось в единое целое, а после растворялось. На следующий день я собирался поехать поближе к чистому фламандскому воздуху, в города святых в поисках их вдохновения. Я попрощался с Парижем, городом женщин с цветами, городом, в котором красота становится ужасной, поскольку не находит форм своего воплощения.
Собор в Амьене
Территории северных городов от Бретани до западных уголков Франции опутаны широкой сетью железнодорожных путей. Я приобрел трехнедельный абонемент на проезд и мог в течение этого времени заходить в вагон любого поезда и ехать, куда мне вздумается, без дополнительных капиталовложений. Я заезжал в какой-нибудь город, посещал его святыни, а потом прыгал в вагон поезда, идущего дальше. Иногда я заговаривал с попутчиками, но чаще всего оставался сосредоточенным на своем внутреннем мире, оберегая и взращивая в себе чувство святости, которым все еще дышала эта земля. Дышала, несмотря на то, что на поверхности ее все еще слышалось эхо войны, а воздух пропитался стонами погибших солдат – особенно вблизи северных церквей и соборов вдоль границы с Бельгией.