В поисках утраченных предков. Роман-исследование
Шрифт:
– Тяжелые кожаные сапоги на собачьем или оленьем меху… Лучшая обувь для утопленника после водолазных ботинок.
Димитриус понимающе кивает: «Трагедия! Мог пойти ко дну! А Мурманск – это где?»
– Рядом с Северным полюсом! – небрежно уточняю я, чтобы не запутывать грека в географии.
9. Полеты над Кольским заливом
…Лодка была дизельная, четырехконтейнерная, с крылатыми ракетами – горьковского завода «Красное Сормово», 1962 года постройки. Мы модернизировали систему наведения ракет – меняли прибор «Тройку», а «большевики»
Боря Косорыгин зашел за рубку, и антенна замерла. Все, думаю, испытания закончились. Выждал минуту – пошел вдоль мористого борта, там, где леерных ограждений нет.
Тут меня цепнуло чем-то острым за край тулупа, я взмахнул руками и молча съехал по борту лодки в дымящуюся воду Кольского залива. Испугаться не успел. Обожгло кипятком.
Просторный тулуп раскрылся парашютом и не дал уйти глубоко. Но соленой воды я хлебнул. Унты на собачьем меху наполнялись водой и гирями тянули вниз. Вода из кипятка мгновенно стала ледяной. Борт лодки скользкий и покатый – покрыт специальной резиной для поглощения радиоволн – не зацепишься. Клюзы – ниже уровня воды, я их нащупал, но они мне не помогут.
Я заорал. Лодка – вторая от причала. Мне девятнадцать лет. На берегу в дощатой будке мерзнет сверстник-матрос с автоматом. На рейде залива, метрах в ста – плавбаза «Лиепсе» – в огоньках сквозь изморозь и водяной пар. Оттуда по внешней трансляции лупит музыка – Муслим Магомаев поет про лето, которое бродит по переулкам, и солнце, которое льется прямо с крыш. Кричи – не докричишься.
И вдруг музыку вырубили. Кто-то на небесах позаботился, чтобы меня услышали. Спасло и мое обещание угостить раздолбая Борю сигаретами из новой пачки болгарского «Слънце». Боря пошел меня искать и услышал в тишине над рейдом мой булькающий крик.
Мат-перемат, топот, беготня. Каната не нашлось, мне бросили металлический трос толщиной в палец. В руках не удержать – скользит, колет ладони, я пытаюсь засунуть его подмышку – они тянут. Пару раз ушел с головой под воду, но трос не выпускаю. Мотнул разок вокруг локтя – «тяните!» – хриплю. А им не вытянуть – палуба скользкая, я намок, тяжелый. Моряков нет – одни ремонтники. «Большевики» с завода «Большевик», наши с «Равенства». Тянут меня, как дохлого кита по слипу, слышу – сзади вода журчит – с меня стекает. И холод к сердцу поступает – не образно говоря, а впрямую.
Меня втянули, оторвав воротник казенного тулупа. И тут свалился за борт Боря Косорыгин. Сто килограммов живого веса фыркало и материлось за бортом лодки. Меня это уже не касалось: подоспела команда, заблестели ножи, вспарывающие мокрую кожу унтов, запрыгали по палубе пуговицы, и я, неприлично
Вечером обе бригады собрались в нашем общежитии и стали проводить разбор полетов. Точнее, одного – моего. Полет многопудового Бори над волнами Кольского залива до обидного мало кого волновал.
Я лежу в постели в соседней комнате и прислушиваюсь к разговору. Звякают ложечки в стаканах, вкусно пахнет свежим чаем. Меня не спрашивают – я еще и не голосовал на выборах в Верховный Совет, только в марте буду.
– Ладно, – говорит наш бригадир Слава Силин (я его недавно встретил в Зеленогорске, он преподает в «Военмехе»). – Ладно… Допустим, с флотом я договорюсь, сниму напряжение. Хотя это непросто. Но за угрозу жизни нашему единственному радиомонтажнику, молодому сотруднику, студенту-заочнику – два ящика водки? Это просто смешно. Парень мог утонуть. Нас бы всех по судам затаскали… Я понимаю еще – три ящика… Два ящика водки и один шампанского! Тогда можно о чем-то говорить, можно предположить, что вы всерьез раскаиваетесь…
Боря Косорыгин (ему багром спину отбили, пока вытаскивали):
– К-хе, к-хе… Етитская сила, даже говорить не могу… А чего ваш студент-заочник по палубе болтался? Сидел бы в мастерской и сочинял свои долбаные интегралы… Нет, поперся… Он вообще, не имел права выходить на палубу, когда проводятся испытания…
Силин (помогавший мне делать контрольные работы по высшей математике):
– Боря, во-первых, интегралы не сочиняют, а берут… Во-вторых, прочитай, что написано в «Правилах проведения приемо-сдаточных испытаний» – кто должен обеспечивать технику безопасности? Три ящика – это чисто символическая плата за ваше разгильдяйство.
Косорыгин (закашливаясь и отхлебывая чай):
– Вот, етитская сила – меня чуть не утопили, и я же виноват… Может, спиртом возьмете? Я его с ванилинчиком и чаем сварю, как в тот раз – коньяк будет, за уши не оттащишь…
Голоса «большевиков»:
– Разумно! Шоколаду принесем. Такой кайф будет!
Силин (непреклонно):
– Пейте этот коньяк сами. Мы чуть человека не потеряли, а вы – спирт с ванилином предлагаете. Стыдно так рассуждать! Спирта и у нас залейся. Нет, только «северное сияние»!
Косорыгин (мрачно):
– Ладно – три, так три… Но с получки.
Чей-то голос из наших:
– И соответственно закуска…
«Большевики» (хором):
– Ну, уж на хрен закуску! Если с закуской – то кайфуем вместе! Печень тресковую мы найдем, а картошка – ваша!
Силин:
– С вашей бригады тресковую печень плюс ящечную селедку. Лучок. Яйца. А бефстроганов с мучным соусом мы сами приготовим. Но мясо вы достаете.
Я кутался в одеяло и думал, что так же дружно и обстоятельно они могли бы готовиться к моим поминкам.
Косорыгин (решительно):
– Ладно, по рукам! Только вы попросите Димку, чтобы он нам срубленный шаэр к кабелю припаял. У нас радиомонтажника нет. А в среду военпреды приезжают. Сами понимаете…
Парторг нашей бригады Лукошкин:
– За шаэр надо договариваться отдельно… Это за скобками основных переговоров. Как бригада решит.
Голоса членов бригады:
– Работать в шахте придется – на морозе…
– Каждая жила – пять квадратов сечения, не меньше…
– Паяльник мощный нужен…