В поисках Великого хана
Шрифт:
Колон зорко следил за тем, как правят его рулевые; он требовал, чтобы они вели судно прямо на запад, не отклоняясь в стороны от двадцать восьмой параллели; именно из-за этого он и считал, что его путешествие с целью открытия новых земель начинается, собственно говоря, лишь после ухода флотилии с острова Иерро. Он, без сомнения, располагал какими-то данными, которые были сообщены ему по секрету неведомыми мореплавателями, давшими совет строго придерживаться этого направления.
В пятницу 14 сентября на «Нинье» заметили летящих над морем мартына и фаэтона – птиц, не удаляющихся от земли более чем на двадцать пять лиг. Следующей ночью
Земля была близко. И тверже всех был в этом уверен Колон. У себя в каюте он хранил карту, на которой в том месте, где они сейчас плыли, были нанесены острова.
Моросило – это тоже был признак близости земли. Все время держалось умеренное тепло, и «было большим удовольствием, – писал в своём дневнике Колон, – встречать наступление утра, ибо единственное, чего нам не хватало, это – пения соловьев». Был сентябрь, но «погода стояла как в апреле в Андалусии».
Здесь им впервые стали попадаться большие пучки травы, такой ярко-зеленой, что это позволяло полагать, что еще совсем недавно она росла где-нибудь на берегу.
Колон так и думал. Впрочем, говоря об этом, он добавлял:
– Я знаю, что неподалеку находится островок, но что касается материка, то я помещаю его несколько дальше.
Этим иллюзиям немало способствовала и великая тайна, хранимая океаном; она, без сомнения, сбила с толку и других неведомых мореплавателей, предшественников Колона, сообщивших ему, быть может, о своих наблюдениях и открытиях.
Хотя флотилия не прошла еще и ста пятидесяти лиг от Канарского архипелага, начальник ее, однако, был убежден, что они достигли уже скопления островов. И все же, несмотря ни на что, это предположение не было таким уж нелепым, ибо они приближались к рифам, открытым лишь по прошествии трехсот десяти лет, а именно в 1802 году.
Утром семнадцатого признаки близкой земли были особенно многочисленны. Появилась речная трава, и в ней обнаружили живого пресноводного рака, которого Колон сохранил у себя. Дело дошло до того, что, отведав вместе с матросами океанской воды, он нашел ее менее соленой на вкус, чем та, которую пробовал близ Канарского архипелага, – таков был в эти дни его оптимизм и готовность восторгаться решительно всем. С энтузиазмом поэта дон Кристобаль занес в дневник, что воздух с каждым днем становится все мягче. Команды трех каравелл были здоровы и исполнены бодрости, и корабли шли на всех парусах, ибо на каждом из них хотели первыми увидеть землю; впрочем, «Пинта», как всегда, была впереди.
– Надеюсь, – говорил Колон, – что всевышний, в руках коего наша победа, весьма скоро дарует нам землю.
В это утро снова видели белую птицу, именуемую фаэтоном, которая редко остается ночевать на воде.
Матросы с «Ниньи» убили дельфина, и Мартин Алонсо, жаждавший раньше других увидеть землю, которую все ощущали где-то рядом, не пожелал задерживаться ради сохранения связи с остальной флотилией, и с утра восемнадцатого, известив о принятом им решении Колона на его каравелле, распустил на «Пинте» все паруса, чтобы поспеть сделать свои открытия до наступления темноты.
Между тем признаки близкой суши умножались и укрепляли мореплавателей в их заблуждении. По направлению к западу, проносясь над носами трех кораблей, пролетало множество птиц. На севере наблюдалось сильное потемнение горизонта – несомненный
– Мы плывем среди островов, – утверждал Колон, – и, если будет угодно господу богу, это подтвердится на обратном пути.
В действительности все эти обманчивые признаки суши объяснялись не чем иным, как соседством с рифами, до которых оставалось каких-нибудь двадцать миль.
Флотилия находилась теперь в четырехстах лигах от Канарского архипелага, и такие указания на близость земли, как плавающая трава, летящие птицы и потемнение горизонта, принимались Колоном за неопровержимые доказательства действительного существования первых островов Азии, помеченных на его карте именно на таком расстоянии. За две недели до этого он покинул Канарские острова и еще через десять суток доберется до Индии, иными словами – до владений Великого Хана. Так он всегда и предполагал: чтобы достигнуть Азии, отплыв из Испании и двигаясь все время на запад, нужно двадцать четыре дня.
В среду девятнадцатого Колон проникся еще большей уверенностью, что плывет посреди тянущихся с севера на юг островов. Над его кораблем пролетел глупыш. Моросило при полном безветрии. Объяснялось все это тем, что флотилия находилась тогда в каких-нибудь десяти лигах от рифов.
На рассвете двадцатого, то есть в четверг, снова увидели много плавучей травы. Это был день наиболее настойчивых иллюзий и несбывшихся надежд. «Матросы поймали птицу, – записал Колон, – совсем такую же, как мартын. Это речная, а не морская птица, и лапы у нее как у чайки. На рассвете у самого корабля порхали, щебеча, две-три птички из числа водящихся на земле, но перед восходом солнца они исчезли». Снова видели глупыша. Он летел с запада-северо-запада на юго-восток, «и это свидетельствовало о том, что острова остались на западе-северо-западе, ибо эти птицы спят всегда на земле и лишь по утрам отправляются на море в поисках пищи, причем не улетают дальше двадцати лиг».
Как истый поэт в душе и, пламенный почитатель природы, Колон отмечал в своем дневнике все попадавшиеся ему на глаза признаки близкой земли.
«Море, – писал он в один из следующих дней, – гладкое, как река, и запружено плавающей травой. Лучшего воздуха не найти во всем мире».
Они проходили теперь в четырех лигах от рифов.
Им случилось как-то увидеть кита, и это также, по словам Колона, доказывало, что «земля где-то рядом, ибо киты всегда держатся поблизости от нее». Уверенность Колона была далеко не случайной – они плыли в тот день к северу от уже упоминавшихся рифов, на очень незначительном расстоянии от них.
Мало-помалу признаки суши стали исчезать один за другим. Воображаемые острова остались у них за спиной. Плавание по-прежнему протекало без осложнений, при неизменно попутном ветре и безмятежно спокойном морс.
Это последнее обстоятельство и побудило матросов с «Санта Марии», не очень-то доверявших своему капитану, предположить, что все время попутные ветры по дороге туда окажутся противными по дороге обратно, вследствие чего возвращение в Испанию невозможно. Но едва начали шептаться об этом, как двадцать второго поднялся встречный ветер – событие, немало обрадовавшее Колона.