В поисках Великого хана

Бласко Висенте Ибаньес

Пройдут, быть может, века и века, а вопрос о родине и национальной принадлежности адмирала так и не получит бесспорного и окончательного решения.

Колон, несомненно, хотел скрыть свое истинное происхождение, и перед смертью у него было достаточно оснований считать свою цель достигнутой – такая путаница царит во всем относящемся к его биографии. Его сын дон Фернандо, имевший возможность внести в нее ясность, напустил еще больше туману и усугубил тайну первого периода жизни своего отца.

Поскольку каждый шаг человека обусловлен либо его желанием, либо необходимостью, были предложены три гипотезы, продиктованные стремлением объяснить, чем, собственно, руководствовался Колон, стараясь изо всех сил скрыть свое прошлое и окутав его непроницаемым мраком, что и стало причиною бесконечных споров и вечных

сомнений.

Одни полагают, что это было сделано им из тщеславия или, если употребить модный неологизм – из своего рода снобизма. Поскольку испанские государи осыпали его величайшими почестями, обеспечившими ему положение второго лица в государстве, а его первенцу – женитьбу на дочери герцога Альбы, он стыдился своего скромного происхождения и под конец жизни лгал самым бессовестным образом. Другие объясняют этот туман в его биографии тем, что в молодости он был пиратом и работорговцем. Что он и впрямь был пиратом, это не вызывает сомнений. Да и сам он, чтобы сблизить свое темное имя с именем мнимых Колонов или Кулонов, дал как-то понять, что в юные дни плавал под началом этих морских разбойников, творивших неслыханные жестокости на северо-западном побережье Испании. У одного из хронистов эпохи можно отыскать место, где говорится, что одно имя этих пиратов, называвшихся в народе Колонами, «заставляло плакать галисийских детей в их колыбельках». Судя по всему, Колон, сверх того, плавал в юности и на тунисских пиратских галерах, грабивших испанское побережье Леванта. Таким образом, нетрудно попять, что, оказавшись в Испании и не желая возбуждать подозрений относительно «подвигов» юных лет, он принял меры к сокрытию своего истинного происхождении. Колон плавал и на португальских судах, направлявшихся к берегам Гвинеи, а цель таких плаваний в ту эпоху отлично известна. Товары упомянутых стран – золотой песок и драгоценные пряности – занимали немного места, тогда как основные помещения корабля забивались живым «черным деревом», иначе говоря – неграми, которых сбывали затем в Лиссабоне.

Третье объяснение тайны Колона – его якобы еврейская кровь. Многие усматривали в этом провидце черты пророков и воинов древнего народа Израиля. Помимо этого, в своих дружеских связях он оказывал явное предпочтение новообращенным испанским евреям, которые, в свою очередь, всячески покровительствовали ему. А в его время, которое было временем реорганизации инквизиции и изгнания евреев из Испании, – людей, скрывавших свое истинное происхождение и менявших имя, было великое множество.

Оценка его исторической роли не менее разноречива, чем гипотезы о его таинственном происхождении.

Для многих Кристобаль Колон – истинный святой, которому надлежало бы иметь свои алтари в церквах католического исповедания.

Подобные бредни можно найти, например, в сочинениях некоего французского автора – графа Розелли де Лорга, который описывает Колона как личность, свалившуюся прямо с неба, чтобы открыть Америку в том виде, какова она сейчас; называет он его при этом «посланником божьим».

Но поскольку названный граф плохо знал испанский язык и еще хуже – ту разновидность его, на которой говорили в XV веке, он основывал свои наиболее нелепые положения на грубейших ошибках, допущенных им в переводах. Розелли де Лорг дошел до таких чудовищных несообразностей, что знаменитый испанский писатель Менендес-и-Пелайо, один из столпов просвещенного католицизма, несмотря на то, что упомянутый граф разделял религиозные взгляды, близкие к его собственным, возмущенно назвал его «фанатиком-шарлатаном».

Нет, неверный возлюбленный Беатрисы Энрикес, тот, кто присвоил себе награду, обещанную первому возгласившему сушу, кто дурно отзывался рбо всех, решительно обо всех участниках своих путешествий, кто не помнил о тех немногих, которые, невзирая на его явную неблагодарность и грубость, оставались ему верны, – нет, такой человек не мог быть святым! Считать его «посланником божьим», как того хотел бы граф Розелли, равнозначно признанию, что бог этого «шарлатана-фанатика» был осведомлен значительно хуже любого современного школьника, ибо Колон, «посланник его», жил и умер в полном неведении относительно существования еще одного континента – Америки, оставаясь уверенным в том, что он побывал где-то невдалеке от Восточной Азии; больше того – даже

через шесть лет после его кончины брат адмирала Бартоломе и его приближенные заявляли во всеуслышание, что вновь найденный Новый Свет – оконечность азиатского материка.

Некоторые представляют себе Колона человеком, стоявшим гораздо выше своей эпохи, как ученого необъятных знаний, как светлого предтечу грядущего, которого не могли понять погрязшие в невежестве современники, вследствие чего он и подвергался преследованиям.

Заблуждение, будто Колон был ученым, столь же ошибочно, как заблуждение, будто он был святым. Что касается его знаний, то он знал не больше того, что в его эпоху было достоянием всего мира. Свои теории он строил на основе вычитанного им из общедоступных сочинений энциклопедического характера и романов о путешествиях. В числе тех, кому королевской четой было поручено ознакомиться с его планами, многие были образованнее его.

Его сын дон Фернандо, человек действительно сведущий в науках, составляя биографию отца спустя много лет после его кончины, устыдился невежества дона Кристобаля н, чтобы как-нибудь сгладить его, приписал членам комиссии, обсуждавшей проект Колона, некоторые нелепости из его химерической географии. Невероятно, чтобы слушавшие Колона в Кордове верили, будто судам приходится плыть «вверх» или «вниз», «в гору» или «под гору» из-за круглой формы земли.

К этому времени португальцы уже не раз пересекали экватор. Забираясь в глубь южного полушария, они возвращались в порты отправления, не испытывая всех этих мнимых помех в виде плавания «в гору» или «под гору». А вот с Колоном дело действительно обстояло иначе: ведь по прошествии многих лет, в последние годы жизни, он по-прежнемv продолжал утверждать, что земля вовсе не круглая, но «грушевидная» или, скорее, похожа на женскую грудь, на самом соске которой, то есть в верхней точке ее, находится «Земной рай». И, поскольку земля грушевидна, корабли, по Колону, чтобы достигнуть ее верхних частей, на самом деле «плывут в гору». Кроме того, в 1501 году Колон сделал открытие, согласно которому нашей планете осталось существовать сто пятьдесят пять лет, и ни годом больше, так что конец мира должен был наступить в точности в 1656 году.

Колон не был ни Коперником, ни Галилеем. Названные ученые дошли до своих открытий с помощью логических построений ума, без всякой поддержки судьбы. Колона так же мало преследовали невежество и фанатизм, как этих бесспорных ученых – рационалисты и вольнодумцы. Научная идея Колона – ну что ж, назовем ее так – состояла исключительно в том, чтобы приплыть в Азию, двигаясь прямо на запад. Это предприятие казалось ему вовсе не трудным, так как он находил для себя опору в словах библейских пророков, что «из семи частей света шесть – твердь земная и лишь седьмая заполнена морем».

У него ни разу не возникло ни малейшего подозрения в существовании Нового Света, не упомянутого в священном писании. И все рассказы о знаменитых ученых собраниях в Саламанке, собраниях, происходивших в присутствии невежественных епископов и монахов, подвергавших Колона гонениям, все это от начала до конца – басни, эффектная сцена из оперы или картина на сюжет отечественной истории, герой которых – ученый Колон, преследуемый фанатиками за утверждение, что земля кругла, – мысль, кстати сказать, высказанная за много веков до него, – и за намерение добраться до Индии, плывя все время на запад, что казалось многим из них чрезмерно длинной дорогой.

Колон не был ни святым, ни ученым. Он был просто выдающимся человеком, наделенным пламенным воображением и поразительной силой воли, душою поэта и алчностью торгаша, порой безудержно смелым, порой до крайности осторожным, вплоть до того, что он оставил незавершенными большинство своих начинаний; гениальным во многих своих суждениях и, вместе с тем, непостижимо слепым и упрямым в других. Подведем итог: это был человек, совмещавший в себе огромные дарования и такие же недостатки, на редкость поощряемый судьбой в первом своем путешествии и преследуемый ею же во всех остальных, обнаруживший Новый Свет, но никогда так и не узнавший об этом, – ошибка, доставившая ему величайшую славу и чреватая величайшими последствиями для истории человечества. Окутывающая его происхождение тайна, быть может, когда-нибудь разъяснится, а быть может, останется навсегда неразгаданной.