В полдень за ней придут
Шрифт:
Карие глаза, с зеленоватыми точечками. Как у кошки.
— Вы ведь доктор Пенроуз? — сказал он неуверенно.
— А кого еще вы собирались встретить в одиночной камере армейской тюрьмы в Гуантариво? — насмешливо спросила она. — И поскольку вы здесь, из этого с неизбежностью следует вывод о том, что они решили, будто что-то не в порядке с моей психикой, потому что, по их мнению, которое представляется им единственно возможным, ни один нормальный американец не станет в наши дни — особенно после одиннадцатого сентября — сотрудничать с террористическими организациями.
— Скажите, доктор Пенроуз, — произнес Штейнбок, справившись, наконец,
— Нет, — отрезала она. — Я знаю, на что вы намекаете. Расстройство множественной личности.
Интересно. Кто мог ей сказать об этом? Не он — он-то с этой женщиной встретился впервые. Майор? Джейден раньше не имел об этой болезни ни малейшего понятия. Неужели субличности, уживавшиеся в ее психике, имели друг с другом какие-то духовные связи? Этого нельзя было исключить, конечно; Штейнбоку были известны, по меньшей мере, три случая из истории психиатрии, когда множественные личности общались между собой, сообщая полезную для общего выживания информацию. Но это — в стандартной (если такая вообще существует) ситуации болезненного расстройства, а не в данном случае, когда…
И, к тому же, ни с профессором Берналом, ни с Тедом, ни, тем более, с Алисой он не вел никаких разговоров об умственных расстройствах, это доктор помнил точно.
— Что вы об этом знаете, доктор Пенроуз? — спросил он, стараясь не смотреть ей в глаза.
— Об РМЛ? — переспросила она. — Только то, что смогла прочитать в той паре журналов, которую мне удалось достать… там, где я была.
Возможно, она думала, что он спросит теперь: "А где же вы были?", и тогда доктор Пенроуз изобразит возмущение и прочитает лекцию о национальных приоритетах, антиглобализме, борьбе с американским гегемонизмом… какие они там еще идеи исповедовали, не панисламизм же, в конце концов, в Латинской Америке исламский радикализм еще не пустил таких корней, чтобы…
— Вы искали статьи именно о расстройствах множественной личности? — демонстративно удивился Штейнбок. — Почему?
Эндрю Пенроуз посмотрела на него изучающим взглядом, будто пыталась по внешнему виду оценить умственные способности собеседника.
— Доктор, — сказала она, — давайте начистоту: сколько личностей вы во мне обнаружили?
— Пока три, — не стал он отпираться. — Кроме основной личности, то есть, вас.
— Три, — задумчиво сказала Эндрю Пенроуз. — Немного, верно? В тех статьях, что мне попались, я читала о двадцати шести…
— Вы имеете в виду Билли Миллигана? — кивнул Штейнбок. — Да, это была популярная история не только в медицинских кругах. К сожалению, не только в медицинских. Об этом парне даже роман написан. Если бы пресса не устроила по поводу Миллигана сенсацию, для него лично все могло закончиться куда более благоприятным образом.
— Его не упекли бы в сумасшедший дом? — осведомилась доктор Пенроуз. — Не думаю, что была бы какая-то разница…
— Как, — сказал он и немного помолчал, чтобы сформулировать вопрос. Решил, что лучше играть в открытую, и продолжил: — Как вам стало известно о том, что вы страдаете расстройством множественной личности? Насколько я понимаю, там, где вы жили в последние годы, не существовало психиатрической службы?
— О том, что со мной происходит что-то необычное, я знала с детства, — спокойно, как о чем-то обыденном, сказала она. — Сколько себя
— И никто не обратил внимания? — поразился Штейнбок. Если так, это действительно был уникальный случай.
— Никто, — отрезала она. — Я держала их всех в узде. А некоторые мои странности окружающие объясняли моей впечатлительностью и игрой буйной фантазии.
— Вы можете заставить их появляться и прятаться по вашему желанию? — уточнил Штейнбок. Это было очень важно, никто из известных ему больных не обладал такой способностью, большая часть вообще не подозревала о собственной болезни, а оставшиеся не только не умели управлять сменой личностей, но даже и не знали, какая из них появится следующей.
— В большинстве случаев — да, — кивнула доктор Пенроуз.
— Вы можете заставить их вообще не появляться?
— Нет, — покачала она головой. — Это ощущение… Как бы его лучше описать… Будто что-то распирает изнутри. Не в голове, точнее — не только в голове, все тело будто становится надувным шариком, и воздух все поступает, терпишь какое-то время, и иногда удается дотерпеть до того момента, когда шарик начал сдуваться, и тогда все проходит. Но чувствуешь себя после этого отвратительно: потеря сил, озноб, жажда… А иногда не выдерживаешь давления и позволяешь… Что происходит потом — не знаю, не помню. Будто теряешь сознание, а потом приходишь в себя — шарик уже сдулся, остается ощущение усталости, смотришь на часы и отмечаешь, что продолжалось это час… или полчаса… иногда два, но не больше. Больше никогда не было.
"Сейчас было больше, — подумал Штейнбок. — Алиса… Это продолжалось трое суток".
— И вы не знаете, кто в это время…
— Почему не знаю? — перебила доктор Пероуз. — Знаю, конечно. Не помню, да, но знаю точно, и не смотрите на меня осуждающим взглядом. Это внутреннее знание. Будто вы прочитали об этом в книге, понимаете? Я не помню, но знаю, что делала, будучи мной, скажем Мерседес Кальдера…
— Мерседес Кальдера, — повторил Штейнбок. С этой особой он не имел чести познакомиться.
— Она из Испании, — пояснила Эндрю Пенроуз. — Восемнадцатый век, она была женой виноторговца из Пуэрто-Джакоза.
— Деревушка какая-то? — пробормотал он. Ему было не известно такое географическое название, но хорошо ли он вообще знал карту даже современной Испании?
— Большой город на побережье Средиземного моря, — сказала доктор Пенроуз. — На наших картах его нет.
Он кивнул. Пожалуй, его взаимопонимание с этой женщиной простиралось даже дальше, чем казалось ему и хотелось бы ей. Нужно было быть осторожным в вопросах, и главное… он посмотрел на часы, они показывали девять тридцать шесть, осталось два с половиной часа, а он еще… Главное, не разволновать ее сейчас настолько, что тело ее начнет раздуваться, как воздушный шар, и она не сможет удержать давление, меньше всего он хотел, чтобы сейчас, когда времени оставалось все меньше, вернулась Алиса…
— Мерседес Кальдера, — сказал Штейнбок. — Кто еще? Я успел познакомиться с профессором Берналом, с Тедом Диккенсом…
Почему он не захотел произнести имя Алисы Лидделл?
— Ах, — сказала доктор Пенроуз, улыбнувшись. — Могу себе представить, как ведет себя Тед. Он такой… гиперактивный, как говорят ваши коллеги.
— Вы не ответили…
— Я помню, о чем вы спросили, доктор Штейнбок.
— И меня вы тоже помните? — задал он, наконец, мучивший его вопрос. — Мы с вами встречались прежде?