В поле зрения
Шрифт:
— Возьми, — я отдал листок маме, она непонимающе уставилась на него. — Мне он больше не нужен, я нашёл решение, но не ответ, хотя и догадываюсь о нём.
— Что это?
— Биология, мама. Генетика, если быть точным. Школьный курс. Видишь ли, гены телекинеза у меня не появились просто так, из воздуха, я их унаследовал от вас. Твою родню я помню, и, как я понимаю, вы все были носителями этого гена. Но я совершенно не знаю отцовской родни, кроме того, что у меня был дед, который давно помер. И поэтому я сделал интересный вывод: папа — носитель телекинеза, как и ты.
Мама по-прежнему молчала, но теперь я знал, что я прав. Может быть, дед владел телекинезом, может, бабушка, о которой всё, что я знаю, это то, что она точно была, но не более. Тайна, покрытая мраком и пылью прожитых лет. Но всё чертовски логично — и то, почему папа не рассказывал о своих родителях, и его ненависть к суперспособностям. Точный ответ мне пока был не нужен.
— И ещё одна вещь, мам, прежде чем я уйду, — сказал я. — Наумов Евгений Раилевич, тот, который заместитель министра транспорта, тот, который оплатил половину расходов на этом мероприятии. Он — плохой человек. Если он вдруг свяжется с вами и попросит что-нибудь или предложит что, даже если это будет безвозмездно — не верьте ему. Отказывайтесь от всего, гоните его в шею, в общем. Это он во всём виноват. Если он всё же свяжется с вами, то позвоните мне. Я должен об этом знать.
Я развернулся и пошёл прочь, намереваясь дождаться Семёна возле его машины. Я не знаю, сколько времени здесь будут ещё жить родители, но я не думаю, что это займёт больше, чем два дня, так что я по-прежнему хотел остаться у Семёна. Но примерно на середине дороги я заметил среди деревьев красивую рыжеволосую девушку в чёрном пальто и синих джинсах. Она старательно делала вид, что пришла к кому-то из своих усопших знакомых, но при этом уж больно часто бросала многозначительные взгляды в мою сторону, призывая подойти к ней. Я пожал плечами: почему бы и нет? Находится она достаточно далеко от всей процессии, чтобы на таком расстоянии меня уже не узнали.
Я ступил на узкую тропинку, петлявшую среди высоких сосен и множества могил самого разного качества, и петлял до тех пор, пока не упёрся в могилу, возле которой она стояла. На могильной плите лежало несколько ромашек и пара конфет. Я перешагнул через низенький свежий забор, и, взяв одну из конфет (при этом Анна на меня неодобрительно посмотрела), взглянул на выгравированное изображение на плите.
Я заметил, что большинство её ран уже успело зажить, по крайней мере, на лице, в отличие от моих.
— Ему она всё равно больше не понадобится, а я голоден, — я пожал плечами и съел конфету, скомкав фантик и сунув его в дырявый карман. — Ты его знала?
— Видела пару раз, — кивнула она.
Подул слабый ветер, и мне на нос упала крупная снежинка. Стало совсем холодно, ветер задувал в небольшие дырки, прожжённые электричеством в моей
— Странный был парень, — сказала Анна, выдохнув облако пара. — И способность у него оказалась ещё страннее — беспонтовая слизь какая-то.
— Не такая уж и беспонтовая, — вспомнил я. — Благодаря ей он выскользнул из наручников, а руками его вообще схватить невозможно было.
— Но его всё равно жалко. Ты же знаешь, что это с ним сделал его отец?
— Да. Жалко его было. Но моего брата мне жаль ещё больше.
— Прости, я не хотела, чтобы так всё закончилось. Если бы не я, то ты бы смог…
— Не извиняйся, — остановил её я. — Если бы ты не пришла, то здесь сейчас лежали бы и я, и Сашка, и Джон.
— И Наумов. Мне очень жаль твоего брата, Коль.
Она утешительно обняла меня, и затем внезапно сказала:
— Господи! Да ты дрожишь весь! Сейчас, подожди…
Я не знаю, что она сделала, наверное, включила свою способность, и я внезапно ощутил исходящее от её тела тепло. Я согревался в её объятиях, наблюдая, как на её волосах быстро тает снег.
— Удобно, — заметил я, хотя моя голова тут же забилась совершенно другими вещами.
Чёрт, как же редко кто-то вот так тепло обнимает меня.
— Да, есть немного. Согрелся?
— Ага, спасибо.
Она отстранилась от меня и, как мне показалось, слегка покраснела от смущения.
— Есть важные вести, — сказала она, отмахиваясь от крупных снежинок, стремившихся благодаря ветру залепить ей всё лицо. — Наумов отвертелся от всех обвинений, хотя я до сих пор не понимаю, как.
Я вздрогнул, и у меня внутри всё сжалось до состояния сингулярности.
— Мы же знали, что его поддерживает правительство, — заметил я. — К тому же, у него офигеть сколько денег — коррупцию никто не отменял.
— Верно, — согласилась она. — Но сегодня утром он созвал пресс-конференцию прямо у себя в палате и объявил, что подаёт в отставку. Он уходит из правительства, значит, такой поддержки у него, как раньше, не будет. Это единственная хорошая новость.
— Я думаю, ничего не изменится, — не согласился я. — Вся поддержка у него была неофициальная, солдат он в любом случае не имел права использовать, как и другие вещи проворачивать. Я думаю, что теперь ему плевать, кто он официально. Ничего не изменится, хотя, ему на некоторых фронтах, может быть, станет чуть труднее работать, и придётся чуть больше давать на лапу — вот и всё.
— Блин, умеешь ты всё испортить, — она замялась. А затем сообщила мне ещё одну весть, далеко не такую приятную, как предыдущая: — Алексей сбежал из больницы.
— Дерьмо, — я пнул шишку под ногами. — Когда?
— Три часа назад. Убил трёх санитаров и двух полицейских, приставленных к нему как охранников.
— Что ж, хреново. Все враги на свободе.
— Но Наумов уж точно не возьмёт его обратно, да и тот, я думаю, зол на него.
— Думаешь, они начнут враждовать?
— Вполне возможно.