В полночь на сказочных лугах

Время было позднее, а ночь ясная. Я присел отдохнуть возле Овечьего моста и думал о том, как прекрасна тишина, которая нарушалась лишь шумом, доносившимся со стороны плотины, но вдруг громкий прерывистый крик совы прямо над головой заставил меня вскочить. Когда вас что-то пугает, это всегда неприятно, хотя к совам я отношусь хорошо. Птица явно была где-то близко; я попробовал ее разглядеть. И в самом деле, круглоголовое создание сидело на ветке футах в двенадцати надо мной. Я поднял палку и, направив ее на птицу, спросил:

— Это вы кричали?

—

Убери ее, — отозвалась сова. — Я понимаю, что это просто палка, но смотреть на нее удовольствия мне не доставляет. Конечно, кричала я. Кто же еще?

Не будем описывать мое изумление. Я опустил палку.

— Ну и что? — продолжала сова. — Пришел сюда в день летнего солнцестояния, да к тому же под вечер, а теперь удивляется.

— Простите, — сказал я. — Совсем забыл. Позвольте заметить, я счастлив, что познакомился с вами именно сегодня. Надеюсь, у вас найдется время немного поболтать?

Вообще-то, — нелюбезно буркнула сова, не уверена, что время подходящее. Впрочем, я ужинала, так что давай, не тяни… У-y-ух!

Ее слова неожиданно оборвались громким уханьем, она яростно захлопала крыльями, наклонила голову вперед и с воплями вцепилась когтями в ветку. Несомненно, сзади ее кто-то подталкивал. Внезапно сова сорвалась и буквально сверзилась вниз, затем быстро подскочила, взъерошилась и клюнула пустоту, желая достать невидимое мне существо.

— Ах, прошу меня простить, — послышался извиняющийся тоненький голосок. — Я проверял, не занято ли. Надеюсь, вам не больно?

Не больно? — язвительно переспросила сова. Конечно, больно, и ты это прекрасно знаешь, недоносок! Как-никак, без пера осталась. Погоди, я до тебя доберусь! Чего ради, спрашивается, ты меня столкнул? Неужели нельзя оставить других в покое хоть на пару минут? Обязательно надо подкрасться и… Ладно, будем считать, что на этот раз у тебя получилось. Но теперь я пойду к властям… — (Тут она обнаружила, что говорит в пустоту). — Эй, куда ты запропастился? Как мне это надоело!

— Уважаемая, — сказал я, похоже, вам досаждают уже не в первый раз. Могу я поинтересоваться, что происходит?

— Можешь, — ответила сова, продолжая что-то высматривать, — но мне пришлось бы растолковывать что к чему до конца следующей недели. Повадился тут один выдергивать перья! Больно, между прочим. Хотела бы я знать, зачем он это делает. Скажите на милость! Какой в этом резон?

В ответ я пробормотал первое, что пришло на ум:

— От ужаса сова кричит над ухом, увидев ночью духов.

Я сомневался, что моя реплика будет услышана, но сова тут же сухо переспросила:

— Что — что? Впрочем, можешь не повторять. Я все поняла. И скажу, что это значит, а ты слушай и запоминай.

Она наклонилась ко мне и зашептала, часто кивая шарообразной головой:

— Гордыня! Высокомерие! Вот что это такое! Не приближайтесь к королеве фей. — (Это было произнесено с горечью и презрением). — «Ах, что ты, милая! Мы недостойны им подобных. Об этом еще в незапамятные времена говорили лучшие поэты наших Лугов; разве сейчас что-нибудь изменилось?»

— Знаете, —

произнес я с сомнением в голосе, — лично мне весьма нравится вас слушать. Но некоторые отдают предпочтение дроздам, соловьям и прочим пичугам; полагаю, вы в курсе? Просто, может быть… я, конечно, не знаю… возможно, ваша певческая манера не вполне соответствует танцам людей.

— Не очень-то и хотелось, — сказала сова, гордо задрав голову. — Наша родня в танцах не участвовала и участвовать не собирается. Что это вам взбрело в голову!

Она начинала сердиться.

— Чихать я хотела на этих…

Она замолчала, внимательно огляделась по сторонам, посмотрела вверх, вниз и продолжила громче:

— На этих дамочек с кавалерами. Если я им не подхожу, то они мне и подавно. И вообще (она опять рассердилась), если они надеются, что я больше не издам ни звука только потому, что они, видите ли, танцуют и занимаются всякой там чепухой, то они глубоко ошибаются, пусть так и знают.

Учитывая произошедшее до этого, я начал опасаться, что повернул разговор в неудачном направлении, и оказался прав. Едва сова сделала последний выразительный кивок, как четыре крошечных изящных существа соскользнули с торчавшего над ней сука, и в мгновенье ока тело злополучной птицы обвило нечто вроде силка, сплетенного из травы; громко негодующую сову отшвырнуло в сторону Молодого пруда. Раздались всплески, бульканье, смех жестокого шутника, и я заспешил прочь. Тут что-то попало мне в голову; я замер и уставился на берег пруда, покрытого частой рябью; злющая и встрепанная сова кое-как выползла из воды, подобралась к моим ногам, отряхнулась и затем несколько минут кряду хлопала крыльями и свистела, но ничего достойного внимания при этом не изрекла.

Наконец, бросив на меня свирепый взгляд, она произнесла следующее — причем в ее голосе было столько едва сдерживаемой ярости, что я поспешил отступить на пару шагов:

— Слышал? Теперь будут извиняться, что перепутали меня с уткой. Уф! Сколько можно доводить окружающих до белого каления и переворачивать все вверх дном на несколько миль вокруг!

Она была настолько возбуждена, что принялась вытягивать клювом из земли большой пучок травы, которым вот досада! — тут же и поперхнулась; сова зашлась таким кашлем, что я не на шутку испугался: казалось, ее сейчас разорвет на мелкие кусочки. Но ей удалось справиться с приступом удушья; она уселась, хлопая глазами и тяжело дыша, но при этом осталась целой и невредимой.

Я решил, что надо как-то выразить ей свое сочувствие; однако не стал с этим спешить, так как почувствовал, что при том настроении, которое было у птицы, все, что я скажу из лучших побуждений, она воспримет как неприкрытое оскорбление. Поэтому мы, не говоря ни слова, продолжали смотреть друг на друга; неловкая пауза длилась целую минуту, но затем картина изменилась. Сначала раздался негромкий звон каретных часов, затем более звучный бой часов в прямоугольном дворе замка, затем на Лаптонской башне, а после этого, судя по всему, на Сторожевой башне.