В порыве страсти
Шрифт:
– Мне незачем учить сельчан танцевать, – с достоинством ответила девушка. – Они умели это делать уже несколько миллионов лет назад.
– Ну тогда ты у них поучись основным движениям.
Джина сжала губы.
– Мистер Кёниг, я учусь танцевать с восьмилетнего возраста.
– Помню-помню, – рассмеялся Филипп. – Я как-то был на твоем концерте, кажется, в школе. Или в лагере черномазых?
Господи, что он делает, зачем все время упоминает о «черномазых»? – с ужасом подумал Джон. Что на него нашло? Стараясь не смотреть на Джину, он еле сдерживался,
Бен судорожно вцепился в перила, от напряжения у него вздулись вены на руках, как у боксера перед схваткой. Отец, мысленно вскричал Джон, ты ведь говоришь о его дочери, о его жене, ради Бога, прекрати!
Джина чувствовала, что самообладание начинает изменять ей.
– В сиднейском Театре танца, где я сейчас работаю, есть и чернокожие танцоры.
– Уж если ты говоришь о чернокожих…
Она знала, что Филипп насмехается над ней, но ничего не могла с собой поделать.
– Кури. Аборигены. Выходцы с Островов, всех цветов. А некоторые – эскимо, как я!
Филипп от всей души расхохотался, лошадь под ним испуганно шарахнулась.
– Эскимо?
Джипу уже трясло от гнева.
– Да. Темные снаружи, белые внутри. Рожденные черными, воспитанные белыми.
Филипп чуть не подавился от смеха.
– Берете все лучшее и с той, и с другой стороны?
«Не обращай на него внимания», – сказала себе Джина и обернулась к Джону:
– Думаю, я проведу день с соплеменниками моей мамы. Может быть, они меня чему-нибудь научат, а может быть – я их, кто знает?
Филипп безжалостно дернул за узду, разворачивая взмыленного жеребца.
– А потом снова в Сидней? Такая хорошенькая девушка явно не захочет похоронить себя в нашей глуши.
Она знала, Джон ждет ее ответа.
– Но ведь вы захотели. И Джон тоже.
Филипп махнул рукой.
– Мы мужчины, скотоводы. Нам и быть со скотом. А ты танцовщица, перед тобой весь мир. Ты могла бы работать в Лондоне, в Париже, в Нью-Йорке. Я слышал, в Нью-Йорке много черных танцоров.
Джина глубоко вздохнула:
– Конечно.
Филипп успокоил жеребца, посмотрел ей в глаза.
– Если все дело в деньгах, мы с радостью поможем, не правда ли, Бен? Выделим стипендию, чтобы ты могла учиться, где захочешь.
Лишь бы подальше отсюда, от вашего сына. А то вдруг он заинтересуется девушкой из поселка черномазых…
Какая подлость, подумала она и уже вслух продолжила свою мысль:
– Мистер Кёниг, вы хотите сказать, что заплатите, лишь бы я уехала?
Филипп картинно всплеснул руками.
– Милая! С таким воображением тебе нужно быть писательницей, а не балериной! Каждому свое. Скотоводам место на ферме, а балеринам – в театре. Скажи, ты тут обнаружила театр? Подумай о Париже, о Нью-Йорке. Говорят, в Нью-Йорке весело!
И Филипп с гиканьем умчался прочь.
Бен задумчиво смотрел ему вслед, сгорбившись, будто став меньше ростом.
Джон дотронулся до руки девушки и почувствовал, как напряжены
– Пожалуйста, не обращай внимания. – Джон пытался делать вид, что ничего не произошло, но это ему не очень-то удавалось. – Отец – прирожденный лидер, он любит помогать людям, руководить ими.
– Мной он руководить не будет!
Джина резко развернулась и чуть не бегом направилась в свою комнату. Она боялась, что разрыдается на глазах у мужчин. «Если в ближайшее время его никто не убьет, – всхлипнула она, – значит, нет на земле справедливости!»
7
Без толку.
Все без толку.
Роза сидела за кухонным столом. Остатки завтрака были убраны, кухня вымыта до блеска, противная Элли отправлена до завтра домой. Роза снова приложилась к бутылке и попробовала еще раз.
Если бы она была среди своих – тех, кто работал на ферме и откликался на «Дасти», «Фрэнка» или «Слима», хотя у них были другие имена, всех тех, кто возвращался на ночь в поселок и кому не нужна бутылка, чтобы общаться с духами или скоротать ночь! Но, увы, ей не у кого было искать поддержки.
И вот уже несколько десятилетий она обращалась к своей колоде карт Таро, старинных гадальных карт, стоило ей только почувствовать присутствие духов, почувствовать, что над землей, которую она привыкла считать своей, нависла беда. Как сейчас. Нет, сейчас гораздо хуже. Много разных бед случилось за пятьдесят лет жизни в Кёнигсхаусе, при мистере Филиппе, но ни разу не было так плохо. Высохшие узловатые руки прилежно перетасовали потрепанную колоду; Роза заново разложила карты.
А потом еще и еще раз, снова тасуя и снова раскладывая. И каждый раз одна за другой выпадали те карты, которых она так страшилась. Старая женщина немигающим взором уставилась на нечестивую троицу, сулящую проклятие: Падающую Башню, Повешенного и Скелет с косой – саму смерть.
Отец и сын ехали бок о бок навстречу восходящему солнцу, но мысли их были далеко. Скоро они встретятся со стадом: под предводительством Дасти, аборигена, пастухи уже погнали скот вперед. Джон боролся с доселе не знакомым ему чувством – слепым гневом, причиной которого был его отец.
Филипп первым нарушил молчание.
– Незачем дуться на меня за прошлый вечер. Я только делал вид, что собираюсь продать ферму, – предупредил он Джона. – Я не собирался продавать, просто хотел их прощупать, заставить выдать себя.
Он не понял, печально подумал Джон, он так ничего и не понял.
– Может быть, – произнес он вслух, – но только делать это нужно было по-другому.
Филипп мгновенно вспылил.
– Думаешь, у тебя бы это лучше получилось?
Джон не повернул к нему головы.
– Ты сам меня спросил, так что я тебе отвечу: да. Прежде всего я попытался бы справиться с нехваткой денег, а не делал бы вид, что ничего не происходит. И я не стал бы посылать куда подальше Бена и Чарльза, ведь если кто и поможет нам выпутаться, так это они.