В последний час
Шрифт:
– Долой всю воду, - говорил он, вымарывая лишнее.
– Для возбуждения ярости нужно что-нибудь покрепче, чем вода!
Насупившись, Щупленков наблюдал, как комиссар вычеркивал целые фразы. Костромин взглянул на писаря и не сдержал улыбки.
– Пожалуй, ты действительно выйдешь у меня в писатели, - одобрительно сказал он, прочитав. И добавил, по привычке подзадоривая:
– Пишут-то они красиво, но...
Он не стал продолжать, заметив, что глаза Щупленкова вдруг стали злыми: такого не следует
Щупленков работал быстро. "Кажется, не рохля", - с удовольствием отметил Костромин, глядя, как ловко перекладывает Щупленков шелестящие листки копирки, которые у него, Костромина, были непослушными, когда он за них брался.
Скоро комиссар подписал пять готовых экземпляров.
Вручая один Щупленкову, он сказал:
– Отнесете во второй батальон, к своим. Когда вернетесь, можете ложиться спать. Завтра являйтесь сюда в шесть часов утра. Завтра горячий день.
На следующий день, в седьмом часу утра, Костромин разговаривал по телефону. Его нога, заново перевязанная на рассвете, обутая, как и вчера, в огромный уродливый опорок, по-прежнему недвижно лежала на хвойной подстилке. Атака уже началась.
– Как хлопцы?
– кричал комиссар в трубку.
– Двигаются? Сколько метров проползли? Сколько осталось до фашистов? Отлично. Передайте народу: комиссар полка сказал, что они замечательные хлопцы! Первые подвиги давайте. Кто отличился? Не можете сказать? Все двигаются - и никто не отличился? Не верю! Сейчас же выясните и через десять минут мне доложите...
Возбужденный, он потянулся, расправляя сильные плечи, и сказал:
– А где же, черт побери, писарь? Связной, сбегайте за ним. Растолкайте и доставьте через две минуты! Я ему покажу, как спать, когда бой идет.
Развертывался наступательный бой. Прижавшись к земле, которую рвут мины и снаряды, над которой несется, сбивая сухие стебли прошлогодней травы, невидимый вихрь настильного огня, бойцы ползли к линии вражеских блиндажей.
Это медленное, страшное и, казалось бы, однообразное переползание в действительности вовсе не однообразно. Это напряженная борьба, в которой каждая минута драматична.
Вот бойцы в нерешительности остановились перед открытым гладким местом, где мелким пунктиром взлетали комочки земли: удар нашей батареи одна очередь, другая, третья; вот наконец попадание - разворочен гитлеровский блиндаж, разбит пулемет, исчез страшный пунктир. Надо уловить это мгновение, чтобы броском проскочить вперед, пока противник не восстановил огневую преграду. Кто-то кидается первый. Кто это? Кто, какой корректировщик, какой наводчик, разнес в нужную минуту блиндаж? Кто, какой боец, двинулся первым? Кто, какой санитар, отважно перевязывает и выносит раненых? Кто, какой снайпер, перебил гитлеровцев у автоматической пушки, оборвав ее проклятый
Вскоре вернулся связной.
– Писаря на месте нет, - сообщает он.
– Как нет? Сбежал он, что ли?
– И не ночевал, - отвечает связной.
– Пошел, наверно, спать в конный взвод, на сено.
– Разыскать немедленно! Я ему покажу - сено!
Связной уходит. Костромин смотрит на часы и опять звонит в батальон.
– Десять минут, которые я вам, дорогой товарищ, дал, давненько истекли. Выяснили? Почему же не докладываете? Почему ждете, чтобы комиссар вам напоминал? Кто впереди? Погодите, запишу фамилии. Так, так... А имя, отчество... Не знаете? Сколько раз я вам твердил, что героев надо знать по имени-отчеству. Извольте-ка узнать! Давайте дальше... Кто? Как? Щупленков? Позвольте, что за Щупленков? Черт возьми, ведь это же мой писарь? Как он туда попал? Сейчас же отослать обратно! Соедините меня с Ермолюком. Тоже в бою? Передайте мой приказ, чтобы писарь немедленно ко мне явился.
Положив трубку, Костромин сказал:
– Пожалуйте, ушел на передовую... Делай с ним что хочешь - впереди ползет.
Комиссару доложили, что к телефону, по его требованию, вызван Ермолюк.
– Где же этот писарь?
– закричал Костромин.
– Долго я буду его ждать? И почему вас я не могу дозваться к телефону? В бою? Это хорошо, это отлично, Ермолюк, но надо и связь за собой тащить. Отослали писаря? Как то есть не идет? А мой приказ? Я ему покажу отказываться? Что? Бросил в блиндаж гранату? Молодец! То есть какой к черту молодец? Я ему покажу, как бросать гранаты! Связать и представить живого или мертвого!
– И, раздраженно стукнув трубкой, он сказал: - Подвел! Угораздила меня нелегкая... Ведь знал, что подведет... Знал, добра не будет...
– Потом, усмехнувшись, добавил: - Нельзя брать необстрелянных! И особенно - рядом со мной сажать!
И все, знавшие комиссара, видели: он не часто бывал так доволен, как сейчас.
С комически-тяжелым вздохом взяв бумагу, он стал писать утреннюю сводку сам.
Под заголовком "В последний час" говорилось о комсомольце Щупленкове, писаре, который отличился в бою.
Заключительные слова Костромин писал с чуть озорной улыбкой:
"Писарю Щупленкову, как и другим, вновь прибывшим и отличившимся сегодня бойцам, присваивается звание старого талгарца".
1942>
КОММЕНТАРИИ:
В последний час
Впервые - в журнале "Советский воин", 1952, No 9.
В сб. "Несколько дней" (М., 1961) писатель восстановил сокращенный и измененный в журнальной публикации текст рассказа.
Т. Бек