В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего года
Шрифт:
"Победа" тронулась. Миновав Дуньково, шофер довел скорость до предела и отключил сирену.
Казарян спросил у Смирнова:
– Стручка будем брать сразу или доведем до Куркуля?
– Ты можешь дать гарантию, что Стручок расколется сегодня же? вопросом на вопрос ответил Смирнов.
– Не могу.
– А если у них договоренность на срок? Тогда Куркуль, не дождавшись Стручка в определенное время, уходит с концами. И все надо начинать сначала.
– Может, на подходе возьмем?
– А если Куркуль срисует все со стороны?
–
– Выхода нет. Старайтесь только не засветиться. Очень старайтесь, очень!
Стручок на троллейбусе добрался до Белорусского вокзала, по Кольцевому метро доехал до "Киевской", у извозной стены влез опять в троллейбус и вышел у мосфильмовской проходной.
Мимо строившихся новых корпусов киностудии, мимо нелепого жилого дома киноработников - к церкви и вниз, к селу Троицкому.
Вести Стручка было непросто: пустынно, открыто, безлюдно. И яркий день. Но довели вроде бы благополучно, последний раз проверившись в конце улицы, спускавшейся к Сетуни.
Стручок, не оглядываясь, направился к избушке, стоявшей на самом берегу. Избушка стояла на отшибе, за огородами, и была когда-то баней у воды, но сейчас имела вид вполне жилой. Стручок вошел в избушку.
– Что будем делать?
– спросил Гусляев у Казаряна. Казарян лежал на травке у загаженной церкви. Он покусал пресный листочек липы и сказал:
– Будем ждать темноты.
В сумерках приехал Смирнов. Увидев Казаряна, подошел, прилег рядом.
– Что будем делать?
– спросил у него Казарян.
– Подождем еще чуток. Из избы никто не выходил?
– Никто.
– Они что там, под себя ходят?
– Чего не знаю, того не знаю.
– Они вас не просекли?
– Был уверен, что нет. А теперь сомневаюсь.
– Могут уйти ночью?
– Больно открыто. Маловероятно.
– Но возможно. Будем брать через полчаса.
– Смирнов встал, одернул гимнастерку, подтянул ремень с кобурой, потом опять сел, снял сапоги, перемотал портянки и снова обулся. Был он в своем удобном для черной работы хабэ бэу.
Они шли к избушке, не скрываясь.
– Я первым пойду, - сказал Казарян. Смирнов насмешливо на него посмотрел, ответил:
– Порядка не знаешь. Закупорили-то как следует?
– Не сомневайся.
Жестом остановив Казаряна, Смирнов, стараясь не наступать на грядки, двинулся к избушке. Метрах в тридцати остановился и прокричал:
– Вы окружены! Предлагаю немедленно сдаться!
Избушка молчала. И будто бы не было никого в ней. В наступающей темноте Смирнов разглядывал хлипкое крылечко, черные бревна сруба, два маленьких высоких оконца.
– Предлагаю в последний раз! Сдавайтесь!
– снова выкрикнул Смирнов.
Дверь избушки распахнулась, и на крылечко выскочил Стручок.
– Не стреляйте! Не стреляйте!
– моляще крикнул он. А они и не собирались стрелять.
Выстрелил сзади Куркуль. Он выстрелил
В дверях он кинул себя на пол и произвел вверх два выстрела из своего громкого парабеллума. В ответ раздался один, потише. Смирнов сделал себя идиотской мишенью, но была тишина, и была тьма, и не было выстрела Куркуля. Смирнов лежал на полу и ждал неизвестно чего. Прибежал Казарян, крикнул с крыльца:
– Саня, ты живой?
Смирновские глаза наконец привыкли к полумраку, и он смутно увидел контур человеческого тела, лежащего на полу.
– Фонарь!
– попросил Смирнов, не опуская парабеллума. Гусляев из-за спины Казаряна посветил сильным электрическим фонарем. В его луч попала распахнутая ладонь с лежащей на ней рукояткой "виблея". Смирнов встал, нашарил у двери выключатель и врубил свет.
Куркуль распластался на чернобурках, из которых он сделал себе ложе. Разбросанная выстрелом в рот кровь из затылка темно-красными пятнами украшала серебристый мех. На полу стояли две бутылки водки - одна пустая, другая ополовиненная, и стакан.
– Черт-те что, прямо какой-то Сальвадор Дали, - сказал Казарян и вдруг вспомнил: - Как там Стручок?
– Наповал. Прямо в сердце, - тихо сообщил Гусляев.
– Скот! Скот!
– завопил Казарян и ударил труп ногой. Труп безжизненно содрогнулся.
Сидевший под новеньким портретом Феликса Эдмундовича Дзержинского Сам удовлетворенно откинулся в кресле и веселым глазом посмотрел на Смирнова.
– Что же не весел?
– А собственно, чему радоваться?
– Но и горевать нет причины.
– Народу больно много постреляли, Иван Васильевич.
– Так то уголовники, Саша.
– А Стручок? Не надо было его до Куркуля доводить.
– Надо, не надо! У тебя другого выхода не было. Не бери в голову и успокойся.
– Я спокоен. Разрешите идти, товарищ комиссар?
– Иди.
Смирнов встал и направился к дверям. Он уже шагнул в предбанник, когда услышал за спиной:
– Так и не узнал, кто труп Жбана перевернул?
Смирнов сделал поворот кругом и, глядя в глаза начальству, спросил:
– А вы хотите, чтобы я узнал?
– Нет, - сказал Сам.
– Нет.
Смирнов вернулся в свой кабинет, где его ждали Ларионов и Казарян, устроился за столом и повторил слова Самого:
– Вот и все.
Ребята молча и сочувственно покивали. Потом Казарян спросил:
– А ты знаешь, что мне Гена Иванюк звонил?
– Зачем?
– удивился Смирнов.
– Сказать, что он на меня надеялся.
Нежданно-негаданно их "Спартак" второй год подряд выходил в чемпионы. Сегодня элегантные и хитроумные Игорь Нетто и Николай Дементьев, Никита Симонян и Анатолий Ильин легко и непринужденно "раздевали" ленинградцев. От этого было хорошо: беспричинно радостно и до освобождающей пустоты бездумно.