В праздник цветущей вишни
Шрифт:
Через день в кармане Клаузена лежал новый паспорт, выданный ему на пятилетний срок. Клаузен снова сделался самим собой. Китайский консул, к которому он обратился за въездной визой в Шанхай, при нем поставил штамп с лиловыми иероглифами, и радист в тот же вечер выехал в Сан-Франциско. Он пересек весь Американский континент и на японском парохода «Тациту-мару» отплыл в Иокогаму. Кроме паспорта для выезда из Штатов требовалась справка об уплате налога. Макс предъявил и ее – документы немецкого предпринимателя, уезжавшего на Дальний Восток, были в, полном
А Рихард Зорге нетерпеливо ждал своего радиста в Токио. Каждый вторник в условленное время – от четырех до шести он сидел в ресторанчике «Фледермаус», рассеянно поглядывая на входную дверь, ожидая, что вот-вот появится плотная фигура Макса. Прошло уже три месяца с того времени, как Рихард выехал из Москвы. Он не мог себе представить, что случилось, почему Клаузен задерживается. На запросы в Центр он не получал ответа. Впрочем, на быстрый ответ Зорге и не рассчитывал – радиосвязь нарушилась, передатчик вышел из строя, и радисты – супруги Бернгардт – не могли его восстановить. Неопытных радистов Рихард отправил в Москву, а связь с Центром поддерживали только кружным путем с помощью курьеров.
Осенью в немецкой колонии устраивали большой вечер-маскарад. Рихард придумал себе костюм уличного продавца сосисок. Одетый, как заправский берлинский торговец боквурстами, он расхаживал по клубу, спускался в сад, и отовсюду доносился его веселый голос заправского саксонца, говорившего на уморительном диалекте.
Вместо «бротхен», он называл булочки «бротчен», и одно это вызывало улыбки.
– Сосиски Ашингер!.. Сосиски Ашингер! – выкрикивал он. – Они вечны, как время, и всегда свежи, как газетные новости... Покупайте сосиски, горчица бесплатно... Берите бротчен, бротчен...
Рихард таскал на лямке большой фанерный ящик с нарисованным поваром-поросенком. От сосисок шел пар, он раздавал их, густо намазав горчицей, и каждому покупателю – «бротчен». Деньги, не глядя, бросал на дно ящика. Вечер был платный, и деньги предназначались какому-то благотворительному обществу.
Он подошел к князю Ураху, который стоял с белоголовой Хельмой Отт, одетой баварской пастушкой.
– Послушай, Ики, – смеясь, обратился к нему князь, – почему же сосиски вечны, как время?
– О, так это же фирма Ашингер! Она существует с прошлого века, пережила империю кайзера, большую войну. Веймарскую республику, вступила в наш тысячелетний рейх... В мире все может измениться, но сосиски Ашингер останутся вечны. Германия не сможет существовать без сосисок.
И в этот момент Рихард увидел среди гостей... Макса Клаузена. Утром он приплыл в Иокогаму и, узнав о вечере в немецкой колонии, явился сюда. Рихард прошел мимо. Чуть позже он, предлагая Максу сосиски, тихо шепнул ему:
– Завтра вечером у «Фледермауса»... Представься обергруппенлейтеру Ураху, он стоит в углу с высокой беловолосой дамой в костюме пастушки... – Потом громко и весело снова закричал: – Сосиски Ашингер! Сосиски Ашингер!
Рихард подошел к Ураху, когда Клаузен знакомился с руководителем нацистской организации. Макс представился
– Хочу открыть экспортно-импортную фирму по продаже автомобилей, – поделился своими планами Клаузен.
– Отлично, отлично, – одобрил князь Урах. – Завтра в два заезжайте ко мне в посольство, поговорим... А вот познакомьтесь – доктор Зорге, он может быть вам полезен. Не правда ли, Ики?
Так состоялось официальное знакомство прибывшего коммерсанта с немецким корреспондентом.
Потом осматривали в фойе выставку берлинских художников, привезенную в Токио. Среди картин был портрет Гитлера, написанный Мияги. Это была ироническая идея Рихарда. Он уговорил художника изобразить фюрера в японской национальной одежде. Гитлер стоял в коричневом кимоно, свисавшем с узких плеч, с вытянутым постным лицом. В сухой, костлявой руке он держал маленький цветочек с белыми лепестками. Это был почти карикатурный портрет, но все останавливались, и восхищались самобытной манерой художника.
– Вам в самом деле нравится портрет Гитлера? – спросила Рихарда фрау Хельма.
Рихард ответил уклончиво:
– Видите ли, мне интересно не сходство, но восприятие японского художника. Он так представляет нашего фюрера. Пусть примитивно, но искренне.
– Рихарда поддержал первый советник посольства:
– Да, да, вы правы, доктор, именно искрение.
Все восхищались портретом, но внутренне пожимали плечами, недоумевали – такая мазня! И все же портрет фюрера с выставки перекочевал в приемную немецкого посольства, где много лет вызывал громкие восторги и тайные мины недоумения.
В кабинете князя Ураха Рихард еще раз встретился с Клаузеном. Зорге, будто случайно, заглянул к своему приятелю и застал у него «немецкого предпринимателя».
Вечером они встретились на Гинзе в ресторанчике «Летучая мышь». Сидели за голыми дощатыми столами, пили пиво, разговаривали будто бы так, ни о чем – просто два приятеля коротали время.
– Ну и как? – спросил Зорге.
– Как видишь, продал корову и приехал, – усмехнулся Макс.
– Но куда ты запропастился?!
– Ты знаешь, что я придумал, Рихард, – в нашей профессии что-то от бога: пути господни и пути разведчика неисповедимы, я два месяца ехал к тебе на службу.
Они обменивались шутками, смеялись, переходили на деловой разговор. Условились, что Клаузен немедленно займется восстановлением связи.
Передатчик стоял в фотолаборатории на квартире Бранко Вукелича.
– Здесь одни запасные части, – бормотал Клаузен, осматривая передатчик. – Надо монтировать все заново.
И так же как в Китае, чтобы не вызывать подозрений, Макс добывал материалы, сам делал сложнейшие детали, что-то придумывал, заменял и через три недели сообщил Зорге, что передатчик готов. Он свободно помещался в небольшом чемоданчике и при хороших атмосферных условиях мог доставать «Мюнхен», то есть Москву. С Хабаровском и Владивостоком передатчик давал устойчивую связь.