В праздник цветущей вишни
Шрифт:
Офицеры, поднявшие февральский мятеж, больше не требовались военной клике. Их судил особый трибунал, и девятнадцать зачинщиков спешно приговорили к смерти. А военное положение, введенное в дни мятежа, продолжало существовать, его отменили только летом, когда правительство Хирота укрепило свои позиции.
Мятеж, несомненно, ускорил фашизацию Японии, неуклонно приближающейся к войне. Такой вывод сделал Зорге в пространном донесении, которое он отправил в Центр через Шанхай специальным курьером.
Февральские события отразились и на дипломатической погоде. Германо-японские отношения принимали все более тесный и доверительный
Рихарду надо было во что бы то ни стало самому побывать в Маньчжурии.
НА ГРАНИЦЕ МОНГОЛИИ
Японские военные власти не пускали в Маньчжурию иностранных корреспондентов. Для журналистов она оставалась запретной страной. Но для доктора Зорге, известного в генеральном штабе своими прояпонскими настроениями, было сделано исключение. Возможно, и рекомендация полковника Отта имела свое значение. В разгар лета Рихард уехал в Маньчжурию.
Конечно, Рихард не мог знать содержания разговора между только что назначенным начальником Квантунской армии и министром иностранных дел господином Арита, так же как не знал он о личном послании Сиратори все тому же генералу Арита. Но Рихард с беспокойством наблюдал, что диверсанты-разведчики семимильными шагами движутся к власти, приобретая все больший вес в политике японского правительства.
Перед отъездом в Мукден, к новому месту службы, недавний полковник, ныне уже генерал Итагаки, так излагал Арита свою твердую точку зрения:
«Внешняя Монголия для нас пока запрещенная страна. После революции Советскому правительству удалось привлечь ее на свою сторону. Если взглянуть на карту Восточной Азии, сразу будет ясно, какое стратегическое значение имеет для нас Внешняя Монголия, прикрывающая Сибирскую железную дорогу».
На географическую карту, впрочем так же как на экономику, историю, политику, генерал смотрел только с военно-стратегической точки зрения. Он позволял себе бесцеремонно вмешиваться в дела министерства иностранных дел и давать категорические советы министру Арита.
«Если Внешняя Монголия, – говорил он, – будет присоединена к Японии, то безопасности Советского Союза будет нанесен сильный удар. В случае необходимости влияние Советского Союза на Дальнем Востоке можно устранить почти без борьбы. Поэтому Квантунская армия предполагает распространить влияние Японии на Внешнюю Монголию всеми средствами, находящимися в ее распоряжении. В этом отношении мы, военные, рассчитываем на полную поддержку со стороны министерства иностранных дел».
Зорге не знал деталей закулисной деятельности квантунской военной группировки, поддержанной японским генеральным штабом, но он стоял на верном пути в своих поисках, понимал, чего можно ожидать от диверсанта-разведчика, занявшего такой пост в министерстве иностранных дел.
В Таньцзипе Рихард сошел с парохода и поездом поехал в Мукден. Он остановился в отеле «Ямато» в центре города, в том же самом отеле, где жил в свой первый приезд во время маньчжурского инцидента.
Широкая, как в Киотском храме, парадная лестница вела в просторный,
Утром Зорге отправился в штаб с официальным визитом. Оказалось, что начальник штаба генерал Итагаки был в отъезде, но германского корреспондента охотно принял сам командующий Квантунской армией – генерал Уэда, сменивший на этом посту Сигеро Хондзио. Хондзио тоже пошел в гору – стал адъютантом императора и его доверенным советником по военным делам. Рихард хорошо представлял себе, что может насоветовать императору генерал Хондзио.
Перед Зорге в кресле за письменным столом сидел пожилой генерал в зеленом кителе с поперечными нашивками на плечах вместо погон, почти лысый, с длинными седыми усами и усталыми задумчивыми глазами. За этой безобидной внешностью таились хитрость, расчетливость, коварное уменье направить собеседника по ложному следу. Так же как Хондзио, Уэда принимал участие в интервенции на Дальнем Востоке, и Рихард знал, что ему совсем неспроста поручили командовать Квантунской армией.
В беседе генерал повторял прописные истины, говорил об императорском пути для Маньчжурии, которая должна стать страной мира и счастья, жаловался на китайцев, но ни словом не обмолвился о Монголии, тем более о Советской России. Это тоже кое о чем говорило разведчику.
Нужную информацию Зорге получил из других источников. Прежде всего он узнал, что Доихара уехал в Чахар, на границу с Монгольской республикой, а перед тем выезжал в Пекин, где вел какие-то переговоры с китайским генералом У Пей-фу об автономном правительстве для Северного Китая. Опять заговор! Доихара, как коммивояжер, разъезжал по континенту, придумывая все новые и новые комбинации. Именно здесь, в Маньчжурии, в кругу военных Рихард услышал фразу: «Доихара – человек очень мягкого характера, поэтому его послали в Китай. Он умеет ласково предъявлять ультиматумы. Но одного упоминания имен Доихара и Итагаки достаточно для того, чтобы навести ужас на жителей Северного Китая...»
Позже, в разговоре с Траутманом – немецким послом в Пекине, Рихард повторил ему эту характеристику генералов – Доихара и Итагаки. Траутман, улыбнувшись, ответил:
– Да, их можно сравнить разве только с Тодзио – начальником Квантунской полевой жандармерии... Это люди сильной руки и, несомненно, придерживаются нашей ориентации...
И снова пути Рихарда Зорге скрещивались на континенте с путями, где плел свою паутину Доихара, этот апостол японских интриг, диверсий и заговоров. Рихард еще раз убедился: Доихара, как перископ подводной лодки, указывал направление японской агрессии.
О поездке к границам народной Монголии было договорено еще в Токио. Уэда, надо полагать, получил необходимые инструкции из генерального штаба. Он сказал:
– В Калган вас будет сопровождать офицер нашего штаба майор Исимото. К сожалению, там еще не совсем спокойно...
Конечно, Рихард понимал, что командующим руководила не столько забота о безопасности немецкого корреспондента, сколько нежелание пускать его одного в приграничный район, приобретавший важное значение в предстоящих событиях.