В предгорьях Урала. Книга 1
Шрифт:
— Ну, хорошо, а разницу в повышении цен кто оплачивает?
— Я.
Хозяин задумался. Побарабанил пальцами по мраморному столику, накрытому зеленой бархатной скатертью, и перевел взгляд на Никиту.
— Допустим, цену повышаем. Но Тегерсен не может останавливать маслодельные заводы, ясно, что будут оплачивать молокосдатчикам по ценам выше артельных. Но когда-то должен быть предел?
Никита хитро улыбнулся:
— Ты только начинай бить их, а я уж добью.
— Опасная игра, — Балакшин затеребил бороду. — Требуются большие деньги.
— Для
— Ну, а если мы не выдержим конкуренции? — продолжал расспрашивать осторожный Балакшин.
Никита потер руки.
— Брюль и Тегерсен лопнут скорее, чем мы, — заявил он уверенно. И, помолчав, добавил: — Для пользы дела думаю поставить в ваше правление своего человека.
— Хорошо, я посоветуюсь, — поднимаясь, заявил хозяин. — Прошу денька через два заглянуть ко мне, — сказал он, пожимая руку гостя.
Через неделю в степь к Бекмурзе прискакал гонец от Фирсова. Никита пригласил Яманбаева в Марамыш по важному делу. Попутно фирсовский человек, с таким же наказом, заехал и к Дорофею Толстопятову.
Сергей приезду своего степного друга обрадовался:
— Бекмурза!
И когда тот, несмотря на свою дородность, легко соскочил с седла, он обнял Яманбаева.
— Салем! — Бекмурза с чувством потряс руку молодого Фирсова.
— Мало-мало твой старик толмачим, потом гулям. Никодим-та где? — не видя Елеонского, спросил он Сергея.
— В Зауральск уехал по отцовским делам.
— А-а, латна. Ташши свой юрта.
Сергей взял под руку гостя и повел его наверх.
Бекмурзе отвели боковую комнату, в которой когда-то жил Андрей. Стряпка Мария каждое утро ругалась, подтирая заплеванный гостем пол. Не выносил «кыргыцкого духа» и сам хозяин, но из уважения к богатству скотопромышленника свое недовольство не выказывал. Василиса Терентьевна была с гостем любезна и вскоре снискала его расположение. Агния, проходя каждый раз мимо комнаты «азиата», как она мысленно назвала Бекмурзу, прикладывала к носику надушенный платок.
На другой день приехал Дорофей Толстопятов. Никита с гостями закрылся в своем кабинете.
Поговорив о погоде и прочих малозначащих предметах, хозяин перешел к делу.
— Бекмурза Яманбаевич, ты кому теперь скот продаешь?
— Зауральск гоням.
— С Султанком, Сашкой Марьяновым, Колькой Шахриным ты в дружбе живешь?
— Вместе пьем. — Узкие, заплывшие жиром глаза Бекмурзы весело посмотрели на хозяина.
— Та-ак, — задумчиво протянул Никита и хрустнул костлявыми пальцами. — Можешь ты нажать на них, чтобы скот они в Зауральск не гоняли?
— Можна. У меня сарский бумага есть, — заявил Бекмурза, вытаскивая из-за пазухи пачку векселей.
Никита, точно ястреб, схватил ценные бумаги. Скотопромышленники Тургая влезли в долги Яманбаеву на большую сумму. Довольный Фирсов потер руки.
— Заворачивай их скот в Марамыш, — заявил он весело Бекмурзе. — Будем свою скотобойню строить.
— Моя согласна, — хлопнул себя по коленке Бекмурза.
Никита зорко посмотрел на Толстопятова.
— Я не супорствую, — произнес медлительный Дорофей, — Свиней могу закупать у мужиков, съезжу в Александрову и Всесвятскую к хохлам.
— Сколько деньга надо? — спросил нетерпеливый Бекмурза.
— Пока немного, — ответил Никита. — На первых порах так тысяч восемьдесят, — Фирсов испытующе взглянул на Яманбаева.
— Латна, даем.
Осторожный Толстопятов молчал.
— Ну, а ты как, Дорофей Павлович? — спросил его хозяин.
Заимщик поднял глаза к потолку.
— Тысяч двадцать могу дать, — вздохнул он, — с деньгами-то у меня плоховато.
«Жилистый мужик», — подумал Никита и стал подробно рассказывать о своем плане.
К осени скотобойня была готова. Построили ее недалеко от заимки Дарьи Видинеевой.
Бекмурза вместе со своим другом Султанком, договорившись с остальными скотопромышленниками, погнали гурты в Марамыш, на новую скотобойню. Консервный завод «Брюля и Тегерсена» в Зауральске остался без сырья и к весне заглох.
Не выдержав конкуренции с маслодельными артелями, остановились и заводы датчан по переработке молока.
Никита денег не жалел. В январе получилась заминка с Крестьянским банком, и Фирсов потянулся к деньгам Дарьи Видинеевой. В правление сибирских маслодельных артелей, по настоянию Никиты, вошел Никодим. «Большого ума человек. Дельный работник», — говорил он членам правления про Елеонского.
Глава 20
В конце мая 1913 года к дому Фирсова подкатила дорожная коляска, из нее вышел господин средних лет, одетый в пепельного цвета макинтош с желтыми отворотами из шагреневой кожи. На ногах были одеты модные ботинки. Перекинув привычным движением трость с серебряным набалдашником, он протер носовым платком пенсне с золотой пружиной. Продолговатое, нездорового оттенка лицо, с бесцветными глазами, над которыми свисали дряблые мешочки, тонкие бескровные губы, маленькие завитые колечком усики, длинный стручковатый нос и вся как бы расслабленная фигура приезжего были неприятны.
— Скажите, пожалста, это дом Фирсоф? — с заметным акцентом спросил он выходившую из ворот стряпку Марию.
— Ага. Только Никиты Захаровича дома-то нету. Вам его, поди, надо. Ладно, скажу хозяйке, — Мария повернула обратно в дом. Приезжий смахнул платком пыль с макинтоша и, не торопясь, последовал за ней.
Увидев незнакомого человека, Василиса Терентьевна смутилась. В последнее время в их дом постоянно заходили прилично одетые люди и вежливо просили хозяина о помощи.
— Гони их в шею, стрекулистов, — сердито говорил Никита жене. — Бездельники, балаболки. Умеют только языком чесать.