В предгорьях Урала. Книга 1
Шрифт:
— Бей нехриста! Лупи, ребята, б… — показывая на лежавшую без памяти Федосью, выкрикивал он.
Елизар, размахивая колом, прорвался к Харламову и нанес ему сокрушительный удар. По-бабьи ойкнув, тот мешком повалился на землю.
Русаков отбивался от пьяных гостей Харламова, которые, точно стадо диких кабанов, напирали на ссыльного.
— Бей политика! — гаркнул один из них.
Бросив Харламова, Елизар вцепился в ближайшего барышника и смял его под себя. Прасолы прижимали Русакова уже к забору. На улице слышался
Пользуясь замешательством прасолов, ссыльный вскочил на забор и страстно крикнул:
— Граждане! Остановитесь, что вы делаете! Вы избили пленного чеха, такого же, как и вы, труженика! Вы избили женщину только лишь за то, что она полюбила человека другой национальности, человека, который невольно пошел на войну, который работал батраком у своего помещика. Поймите, на кого поднялась ваша рука? На своего же брата, бедняка. Не ему нужна война, а Харламову. Вы, как мухи, бьетесь в тенетах лавочника, он толкает вас на преступление.
Стало тихо. Григорий Иванович продолжал:
— Граждане, помните одно, что ваш враг не пленный чех, а Харламов, — соскочив легко с забора, он подошел к Яну. С помощью Елизара и горян перенес избитого пленного в дом Лоскутникова. Женщины помогли подняться на ноги Федосье. Она с трудом доплелась до своей ограды.
Глава 29
1916 год. На запад, к фронту, двигался эшелон с солдатами и военным имуществом. В классном вагоне ехала группа офицеров. Среди них был Андрей Фирсов, получивший назначение в один из полков действующей армии.
Остановившись на одной из полуразрушенных станций, эшелон начал разгружаться. Возле теплушек суетились солдаты, с платформ стаскивали окрашенные в зеленый цвет пушки, двуколки, походные кухни. Стояла поздняя галицийская осень.
Андрей вышел из вагона и, пройдя станционные пути, зашел в садик и опустился на скамейку. На дорожках лежала пожелтевшая листва, тонкие паутинки медленно плыли по воздуху.
Андрей мысленно перенесся на родину, к Христине. «У нас, наверное, уже зима. — Он живо представил себе занесенную снегом станицу, домик и комнату любимой девушки. — «Христина, вероятно, в школе».
Андрею показалось, что он слышит стук мела по классной доске и мягкий, грудной голос девушки. Затем промелькнула последняя встреча с ней, проводы и, точно из тумана, выплыло ее заплаканное лицо. Казалось, оно близко-близко наклоняется к нему, стоит только протянуть руку, привлечь к себе.
Резкий гудок паровоза вернул Фирсова к действительности. Вздохнув, он поднялся со скамьи.
На запасных путях попрежнему сновали серые фигуры солдат, сцепщиков, слышался лязг буферов.
Часть, в которую направлялся Андрей, находилась
Стоял теплый вечер. Дорога была размыта недавно прошедшими дождями, исковеркана колесами тяжелых гаубиц, кое-где виднелись вырытые снарядами воронки, наполненные водой.
По сторонам тянулись неубранные поля кукурузы, ее отдельные початки были втоптаны в грязь.
С трудом вытаскивая ноги из вязкой глины, Андрей попытался заговорить с крестьянином, но тот, плохо зная русский язык, только сокрушенно качал головой и цокал на заморенную лошаденку.
Штаб полка помещался в просторной халупе, уцелевшей от артиллерийского обстрела.
Командира полка барона фон Дитриха в тот вечер вызвали в штаб корпуса, и Андрея встретил щеголеватый адъютант капитан Березницкий.
— Полковника, к сожалению, нет. Прошу подождать.
В чуть заметном кивке головы, в наглом взгляде прищуренных глаз Андрей почувствовал скрытое пренебрежение штабника к нему, неопытному прапорщику.
Березницкий повернулся на каблуках и, картавя, произнес:
— Паламарчук, чаю гас-падам офицерам! Садитесь, гас-пада, чай пить. Пра-шу вас, прапорщик, к столу, — бросил он небрежно Андрею.
Офицер, лежавший на лавке, скинул с себя шинель и, поднявшись на ноги, обратился к адъютанту:
— Березницкий, у нас осталась еще водка? Страшно голова трещит, — и, увидев Фирсова, сухо поклонился: — капитан Омарбеков.
Одутловатое, с нездоровым оттенком, лицо офицера было неприятно.
Пожав потную руку Омарбекова, Андрей уселся за стол. Разговор не клеился. Штабные заметно чуждались Фирсова, и Андрей, выпив две чашки чаю, встал из-за стола. Закурив, он накинул шинель и вышел.
Улица была безлюдна. Только на окраине горели костры. Андрей побрел к ним.
Выбрав свободное место возле огня, он оказался в группе солдат. Отблески пламени освещали усталые, дав но не бритые лица сидевших. Увидев «прапора», они неохотно подвинулись, уступая ему место.
Фирсов раскрыл портсигар:
— Закуривайте!
Заскорузлые пальцы солдат мяли тонкие папиросы, рассыпая табак.
— Нет, лучше закурите нашего, уральского, — вытаскивая кисет, улыбнулся один из них и стал свертывать цыгарку.
— Ты с Урала? — спросил оживленно Андрей и, не дожидаясь ответа, продолжал: — Значит, земляки.
— А вы откуда?
— Из Марамыша, — ответил Фирсов.
— И, впрямь, земляк, — обрадованно заговорил солдат. — Мы горянские, — продолжал он. — Нас здесь несколько человек: Епифан Батурин, Осип Подкорытов, Кузьма Двойников и я. Слышь, Епифан, — обратился он к одному из солдат, — господин прапорщик, оказывается, из Марамыша.
Лежавший возле костра рослый солдат в серой шинели, доходившей ему едва до колен, поднял глаза на Андрея.