В присутствии врага

Джордж Элизабет

— Ежик, ежик! — завопила Шарлотта, увидев маленькое существо.

Ежи были ее любимыми зверушками, самыми-самыми. Поэтому Сито купил его для Лотти и преподнес на ладони, и с тех пор, куда бы она ни шла, Уиджи всегда лежал у нее в кармашке, как талисман. Как же она умудрилась забыть про Уиджи, когда все это время он был с ней?

Шарлотта вынула его из кармашка и прижала к щеке. При соприкосновении с Уиджи внутри у нее все сжалось. Он был холодным как лед. Надо было держать его в тепле. В безопасности. Он зависел от нее, а она его подвела.

Девочка

нащупала в темноте уголок одеяла и закатала в него ежика. Едва шевеля запекшимися губами, проговорила:

— Устраивайся поудобнее, Уидж. И не волнуйся. Скоро мы поедем домой.

Потому что они поедут домой. Она это знала. Сито расскажет историю, которую требовал похититель, и все закончится. Не будет больше тьмы. Не будет холода. Кирпичей вместо кровати и ведра вместо туалета. Шарлотта только надеялась, что, прежде чем приступить к рассказу, Сито посоветуется с миссис Магуайр. Он не умел рассказывать истории, и они всегда начинались у него одинаково. «Жил-был злой, уродливый, лживый волшебник и очень, очень красивая маленькая принцесса с короткими каштановыми волосами и в очках…» Если похититель хочет услышать что-то другое, Сито не обойтись без помощи миссис Магуайр.

Интересно, сколько прошло времени с тех пор, как похититель записал ее обращение к Сито. И сколько времени займет у Сито придумывание истории. И какая история больше всего понравилась бы похитителю? И как Сито передаст ему эту историю. Тоже наговорит в магнитофон? Или расскажет по телефону? Она слишком устала, чтобы задуматься над ответами на свои вопросы. Слишком устала, чтобы даже что-то предположить. Засунув одну руку поглубже в карман курточки, а вторую стиснув бедрышками и подтянув колени к животу, чтобы он не так болел, она закрыла глаза и подумала о сне. Потому что она так устала. Она так ужасно, жутко устала…

Свет и звук обрушились на нее почти одновременно. Как удар молнии и грома, только в обратном порядке. Сначала оглушительный грохот и отчаянное «вжик-бамс», затем веки изнутри сделались огненно-красными, и Лотти открыла глаза.

Она вскрикнула, потому что ее буквально обожгло светом. Не тусклым светом фонаря, а настоящим, солнечным. Он лился через открывшуюся в стене дверь, и в течение секунды там больше ничего не было. Только свет, такой яркий, что больно было на него смотреть. Шарлотта дернулась, сощурилась и с каким-то странным тоненьким писком еще сильнее сжалась в комок, совсем как вынутый из норки крот.

Затем сквозь прищур она увидела его. Он встал на пороге, на фоне света. В треугольнике между его ногами девочка различила что-то голубое и зеленое и подумала о ясном небе и деревьях, но без очков все сливалось в сплошную кашу.

— Мне нужны очки, — с трудом выговорила она.

— Нет, — ответил мужчина. — Как раз это тебе не нужно. Очки тебе не нужны.

— Но я…

— Заткнись!

Лотти съежилась в одеяле. Она видела только силуэт мужчины — яркое, беспощадное солнце светило ему в спину. Но руки разглядела. Они были в перчатках. В

одной руке он держал красный термос. В другой что-то похожее на подзорную трубу. Лотти жадно впилась глазами в термос. Сок, подумала она. Холодный, сладкий и жидкий. Но вместо того, чтобы открыть термос и налить ей попить, мужчина швырнул на кирпичи рядом с ее головой подзорную трубу. Девочка напрягла зрение и увидела, что это газета.

— Папа правду не сказал, — произнес мужчина. — Папа не сказал ни слова. Дело-то совсем плохо, так ведь, Лотти?

Что-то такое в его голосе… У Лотти защипало в глазах, а внутренности словно попытались протолкнуть в ее горло что-то жесткое. Она пробормотала:

— Я же вам говорила. Пыталась объяснить. Сито не умеет рассказывать так, как нужно.

— И в этом вся проблема, да? Но это не страшно, потому что его нужно только немного воодушевить. И мы его воодушевим, ты и я. Ты готова?

— Я пыталась ему сказать… — Лотти старалась глотнуть. Протянула руку к термосу. — Пить, — попросила она.

Ей хотелось поднять голову с кирпичей, хотелось выбежать на свет, но она не могла. Она ничего не могла. Шарлотта почувствовала, как из уголков глаз потекли слезы.

«Какая же ты маменькина дочка», — сказала бы Брета.

Мужчина пнул ногой дверь. Она прикрылась, но не до конца. Осталась полоска света, показывая Лотти, где выход. Полоска света, подсказывавшая, в каком направлении бежать.

Но все клеточки ее тела болели. Все клеточки ее тела закоченели. Все клеточки ее тела требовали воды, питья и отдыха. Кроме того, он находился в трех шагах от нее, и менее чем за секунду он сделал эти три шага, и теперь она смотрела на его ботинки и нижний край штанин.

Мужчина опустился на колени, и Лотти откатилась от него. Почувствовала под головой бугорок и поняла, что случайно придавила Уиджи. Бедный Уиджи, подумала она. Не очень хорошим другом она ему была. Шарлотта перекатилась назад.

— Так-то лучше, — сказал мужчина. — Лучше, когда ты не сопротивляешься.

Будто сквозь пелену Шарлотта видела, как мужчина открывает термос.

— Мои очки, — произнесла она, — Дайте мне мои очки.

— Для этого тебе очки не нужны, — ответил он и приподнял рукой ее голову.

— Папа должен был напечатать историю, — сказал он. Его пальцы сжались на шее Шарлотты, потянули ее волосы. — Папа должен был послушаться.

— Пожалуйста… — Тело Лотти свело судорогой. — Больно, — прошептала она. — Не надо… моя мама…

— Нет, — сказал мужчина, — от этого больно не будет. Ни в малейшей степени. Готова пить?

Он держал ее крепко, однако Лотти приободрилась. Значит, он все же не собирается причинять ей вред.

Но вместо того, чтобы налить сок в крышку термоса и поднести к губам Шарлотты, мужчина еще сильнее сжал шею девочки, запрокинул назад ее голову, поднял термос и стал сам лить ей жидкость в рот.

— Глотай, — бормотал он. — Ты же хочешь пить. Глотай. Все будет хорошо.

Шарлотта кашляла, захлебывалась, глотала. Это было что-то жидкое, но только не сок.