В простор планетный (с иллюстрациями)
Шрифт:
— Здравствуй, здравствуй!
Рашков и теперь не поднялся с кресла, только полуобернулся и вновь коротко пробежал по клавишам. Теперь звук был такой же приветливый, но с явно выраженным вопросительным оттенком. О чем же он спрашивает?
Да нет, она отлично поняла о чем! И ответила:
— Хорошо, хорошо, великолепно себя чувствую!
Рашков опять коснулся клавишей. Он выражает удовольствие по поводу ее хорошего самочувствия.
Потом еще и еще…
Герду захватила эта игра. Нет, она не переспросит, ей хочется догадаться, о
Пожалуй, сразу не догадаешься. Она напрягает слух. И внимание. И воображение.
Музыкальные звуки как бы исходят из одного центра. Расходятся кругами.
Сквозь них пробиваются птичий щебет и людской говор. Круги — словно по воде от брошенного камня. Смутное движение. Тема движения усиливается. Она пронизывает вс». И опять звуки расходятся кругами.
Что это ей напоминает?
Да, чудесный, своеобразный город Марсаков!
И в конце вопросительная нота.
— Да, да! — восклицает она в ответ, — очень понравился!
Но ей недостаточно этого. Она быстро подходит к инструменту, пробегает здоровой рукой по клавишам. Это музыкальное «да» отличается от словесного, оно гораздо эмоциональнее.
Рашков наконец встал.
— Мне нравится эта музыкальная игра, — сказала Герда, — оказывается, приятно понимать и говорить без слов.
— Это не игра, — возразил Рашков.
— А что же?
— Пытаюсь создать новый общечеловеческий язык, — серьезно сказал он.
Герда удивилась:
— Но ведь люди по всей Земле отлично понимают друг друга.
— Но вполне ли мы понимаем друг друга? — спросил Рашков.
— Конечно.
— А я сомневаюсь. Есть такие оттенки…
— Их можно передать только музыкой, — почти машинально продолжила его мысль Герда.
— Вот в том-то и дело.
— Так что же? Дополнять слова мультитоном? Носить его с собой?
— А хотя бы!
— Вот этот?
Рашков улыбнулся.
— Ну, почему же непременно этот? Есть ведь портативные. Миниатюрные. Да и почти в каждом помещении имеется инструмент.
— И переговариваться звуками?
— Тебе это кажется странным?
Герда задумалась, потом сказала:
— Что странно — неважно, дело привычки. Но не вс» можно выразить без слов.
Например, отвлеченные понятия.
— Что ж, — возразил Рашков, — значит, будет комбинированная речь. Мы и сейчас многое выражаем интонациями. Одно и то же слово получает разные значения. И все же этого очень мало. Особенно остро всегда чувствовали бедность слова поэты. Вот только из русской поэзии. Один старый поэт в отчаянии воскликнул:
О, если б без словаСказаться душой было можно!Другой писал:
Как сердцу высказать себя?Другому какТретий сказал:
Муки нет сильнее муки слова!«Муки слова» — это стало даже крылатым выражением. Разве каждый из нас не переживает их иногда?
— О да!
И она замолкла, прислушиваясь к самой себе, к своим ощущениям.
Да, можно ли передать словами то, что происходит с ней?
Чем бы она ни была занята, все время чувствует ту огромную работу, которая происходит в ее организме. А когда ничем не отвлечена — тем более. Иногда ей кажется, она ощущает, как усиленно размножаются клетки в руке, как подаются сюда кровь, лимфа, выделения желез.
После каждого сеанса электрического раздражителя, после каждого приема питающих ткани препаратов она с новой силой чувствует эту происходящую в ней жизненную игру.
Или это воображение?
Как передать все это словами?
Можно. Но не то, не то. Грубо, примитивно, приблизительно!
Она и не сказала больше ни слова. Подошла к инструменту.
Когда-то музыка была уделом немногих. Далеко не все ее понимали. А еще меньше людей играли на инструментах, пели.
Теперь иначе. Люди усваивают язык звуков одновременно с языком слов и языком рисунка.
Она коснулась клавиш.
Рашков слушал с сияющей улыбкой.
Герда не имела особых способностей к музыке. И все же сумела сказать звуками гораздо больше, чем словами. Он понял этот подъем, эту радость жизни, которая у выздоравливающего организма всегда полнее, ярче.
— Вот видишь! — сказал он.
— Да, — ответила Герда, — но так вот… музыкой… и теперь каждый может.
Что ж тут нового?
— Надо этот способ углубить и усложнить, — сказал Рашков, — так, чтобы все можно было сказать звуками. Чтобы книги печатались не только буквами, но рядом с ними… или сверху, что ли… и нотами, вернее, особыми нотными значками. Насколько точнее, глубже, тоньше тогда будут передаваться мысли и чувства автора, характеры действующих лиц, их переживания!
— Вот это верно!
— А потом, — продолжал Рашков, — уже намечаются полеты к иным солнечным системам. В нашей нет разумных существ, кроме земного человека. Но где-то должны же быть. Как с ними объясняться? Я уверен: если язык музыкальных звуков разработать так, чтобы он передавал малейшие оттенки мыслей и чувств, он будет понятен каждому мыслящему существу, лишь бы только оно имело орган слуха.
— Но, — вспомнила Герда, — я читала, был спор: возможна ли мысль без слов?
— Все дело в том, — ответил Рашков, — что называть мыслью. Мне хорошо с тобой! — и при этом он так весело смотрел в ее глаза.