В прятки с «Прятками»
Шрифт:
Я ощущаю, как из моей раны вытекает кровь, но силы все еще не покинули меня. Не время еще сдаваться.
— Я не буду мириться с тобой! — кричит он мне моим собственным голосом, — я все равно избавлюсь от тебя, ты порождение мерзоты, ты не будешь жить во мне!
Приподнявшись на передних лапах, низко опустив голову, я бросаюсь ему на грудь, стараясь когтями разодрать его, порвать горло, чтобы кровь залила все вокруг, придала мне сил. Я знаю, что не могу, но мне очень хочется завыть, напугать его, деморализовать. И я слышу этот вой, он исходит не от меня, а будто извне, обрушиваясь на
— Нет! — шиплю я, что очень удивительно, ведь это именно то, что я хотел сказать, — я не сдамся! Ты без меня ничто! Всего лишь человек, неспособный защитить даже себя!
Он явно опешил, потому что ослабил хватку, чем я воспользовался и вцепился зубами в его горло. Он тоже не сдается, сомкнул пальцы на моей шее, душит, не дает воздуху поникать внутрь меня, и я чувствую, что начинаю терять силы, и он перекатывается так, чтобы оказаться сверху.
Рванувшись из последних сил, я сбросил его с себя. В боку зияющая рана, кровь из нее вытекает прямо на сырой бетонный пол. Он тоже хорош, теперь я его четко вижу. Лоб рассечен, на груди рваные раны. Он дышит тяжело, с присвистом, с трудом сглатывая, и я понял, что повредил ему горло.
— Зачем тебе избавляться от меня? — уже почти совсем теряя сознание от боли и кровопотери, спрашиваю я его.
— Ты монстр. Тебе нет прощения. То, что ты сделал… это бесчеловечно.
Ненависть в его руках снова сверкнула холодным металлическим блеском. Я собственно и не отрицаю. Меня убивали, я убивал. Можно подумать он не убивал вместе со мной. Да я из таких передряг его вытаскивал, где он сам сгинул бы. Человечно-бесчеловечно… Когда дело касается вопросов выживания мы все превращаемся в зверей, готовых глотку друг другу перегрызть за ресурсы или крышу над головой. В чем он меня обвиняет? В том, что я не позволил себя убить? В том, что я стремился наверх, вместо того, чтобы падать вместе со всеми в преисподнюю?
— Убьешь меня и что? У тебя самого есть какой-нибудь план или ты, как всегда разноешься и будешь трясти пистолетом возле своего виска? Ты сам-то думал, чего ты из себя представляешь?
— Я боролся со смертью! А ты ее только привлекаешь всеми возможными средствами!
— Жизнь такая, как еще выживать? Я, что ли, придумал все это моделирование? Я придумал уничтожить Отречение? Я никогда ничего не делал такого, что мне можно было предъявить! Я всего лишь пытался выжить!
— Да и сбежал, бросив всех убивать друг друга. Ты сейчас унижаешься, пытаешься спасти свою шкуру, да только хрен ты угадал, — он поднялся, и я почувствовал, как ветер со страшной силой ударил мне в морду. Человек наматывает на кулак веревку, конец которой охватывает мою шею. Мы как-то вдруг оказались на крыше башни, и он тащит меня к парапету.
— Подожди, — хриплю я, болтаясь на конце веревки, — а как же она?
— Что она? Ты уже однажды убил часть меня, теперь хочешь убить и ее? Тебе все мало, ты как ненасытный ублюдок будешь все время сеять вокруг себя смерть, пока я не избавлюсь от тебя наконец!
— Ты не сможешь ее спасти! У тебя нет плана, а если он и появится, ты все равно в первую очередь будешь думать не о ней! — последние слова я почти прошептал. Человек дотащил меня
— Ты жалок! — выплевывает он мне, — ты же первый ее погубишь, оставь я тебя в живых! Ты чуть не убил ее, ты избивал и мучил ее! И ты смеешь мне сейчас говорить о ней?!
— Смею, — хриплю я, из-за того, что веревка все сильнее затягивается вокруг моего горла. — Потому что она единственное, что у меня есть…
Человек резко остановился и вперился в меня, а я получил доступ воздуха и первые секунды никак не мог надышаться.
— Что ты сказал? Повтори! — он дернул за веревку опять, и голова моя мотнулась в сторону. Я почувствовал его запах совсем остро, и очень сильно захотелось вонзить в него свои зубы.
— Я говорю, что она единственное, почему я все еще жив и почему все еще жив ты. Если ты еще не понял, она как-то остановила моделирование, она сдерживает меня и дает тебе возможность жить. Я смогу спасти ее, потому что кроме нее у меня нет больше стимула продолжать борьбу. А у тебя есть.
— Мне она тоже небезразлична! — заявляет он мне, но уже не так уверенно.
— Ну конечно. А еще есть твои командиры, запертые в Эрудиции, люди, прячущиеся в Искренности, и великая идея о том, что нужно как-то все вернуть. И ты пожертвуешь всеми, кто встанет у тебя на пути, потому что у тебя ответственность за людей, и всякая другая пурга. А у меня ничего нет. Я монстр. Я живу только для себя. И благодаря ей. Поэтому я буду защищать ее до последнего вздоха. А ты? Ты так сможешь?
Ненависть в его руках выжигает на моей коже клеймо. Мне нестерпимо больно, но я не показываю ему этого. Он смотрит на меня, и я чувствую, что он очень хочет меня убить, но вместе с тем он понимает, что я прав.
— Ты убьешь ее, как только окажешься на свободе!
— И что потом? Остаться таким навсегда? В этом смысл? Х*й там, я смогу вытащить ее из этого ада, потому что на остальных я срать хотел и ничего важнее ее спасения у меня нет. А там… делай что хочешь…
— Имей в виду, что я не дам причинить ей вред, только попробуй…
— Да не ссы ты, что я совсем без понятия, что ли…
Веревка ослабевает, и я могу дышать уже почти без помех. Бок все еще болит и печет, но образ человека становится все более неуловимым. Сильно дернувшись, я приподнимаю голову. Мой бок сильно жжет, руки все в крови… Твою мать, что тут произошло? Фонарь упирается мне в бочину, выжигая так сильно, что одежда начинает дымиться, распространяя едкий запах вокруг себя. Я моей руке зажат нож, который я, скорее всего, вытащил автоматически, когда почувствовал опасность. Что за чертовщина тут происходит, вашу мать?
Кое-как осмотрев себя на предмет повреждений, зафиксировав только несколько незначительных, но кровавых царапин, я понимаю фонарь и освещаю им потолок, тоннеля, чтобы можно было понять, куда меня занесло и где я нахожусь. Девицы так по-прежнему и не видно нигде, а я все на том же месте, где ее потерял. Луч высветил световые пометки, и я побежал назад, возможно, она нырнула в соседний тоннель и заблудилась.
— Эшли! — кричу я, морщась от многократного эха, — Эшли, ответить мне если ты меня слышишь! Нам нельзя разделяться, тут какая-то…