В прятки с реальностью
Шрифт:
— Ну, что у нас сегодня? — спрашивает муж нестойким голосом. — Что у нас плохого?
— У нас все хорошо, Тобиас. Кругом бардак и все плохо, а у нас хорошо…
— Ты что, до сих пор веришь в эту чушь? Где твое это «все хорошо»?
— Давай лучше обедать. Я тебе принесла тортик, и суп тоже очень вкусный…
— Я не хочу есть. Я буду у себя.
Он разворачивается и уезжает в комнату. Не хочется за ним идти. Совсем. Но если не идти, он обидится. Скажет, что мне не нужен. Что он инвалид, не мужик, что жизнь кончилась и как только ему попадется в руки пистолет,
Я догоняю мужа, отвожу его в комнату. Кладу руки ему на плечи, слегка массируя, глажу, говорю что-то ободряющее. Я люблю его, очень сильно… Но… Так продолжается уже три месяца. Ему обещали, что улучшения должны начаться после двух… Надо ведь работать…
— Тобиас, почему ты не хочешь тренироваться? Эрудиты тебе предложили курс реабилитации, ты его пройдешь и встанешь на ноги…
— Трис, как ты не понимаешь? Не могу я зависеть от кого-то! Меня надо поднимать, фиксировать, разрабатывать конечности… Их механизмы не справляются с этим, нужен кто-то очень сильный и живой, чтобы регулировать силу… Ты же помнишь, я пробовал все это, все их машины не дают нужного эффекта.
— Но когда ты пробовал с момента ранения прошло всего ничего, может быть, сейчас у тебя лучше получится?
— Ты сама не можешь признаться себе, что это приговор, да? Ты не хочешь жить с инвалидом, тебя можно понять… Не так уж неправы бесстрашные, когда избавляются от таких, как я сейчас. Я балласт, я только мешаю всем. Почему ты не приводишь Матиаса из детской? Зачем ты заставляешь его избегать меня?
— Мат не очень хорошо понимает что происходит, Тобиас, потому пугается всего этого. Я уверена, что твое состояние временно, Мат тебя очень любит, не надо его травмировать…
Тобиас качает головой, весь его вид говорит — понятно, и ребенка я травмирую, и тебе не нужен и вообще пристрелите из милосердия.
— Ну, что ты замолчала? Давай, развивай свою мысль!
— Тобиас, я не хочу ругаться с тобой, давай лучше поедим!
— Я сказал тебе, я не хочу есть!!! Что ты привязалась ко мне со своей едой!!! Я хочу с ребенком видеться, погулять с ним, а ты заперла его, меня и не даешь нам видеться! Какого хера?
Он уже не стесняясь орет на меня, а я думаю, что же дальше будет? Неужели это все, конец?
Из соседней комнаты слышится плач. Андреас проснулся от его воплей. Но я лучше промолчу. Иду к малышу, беру его на руки. Сын моментально успокаивается, улыбается мне. А я ему. Солнышко ты мое ласковое.
— Дай мне ребенка, — безапелляционно и резко говорит Тобиас. — Я хочу подержать его.
Я отдаю ему Андре. У Тобиаса трясутся руки, он вот-вот его уронит. Я инстинктивно качнулась вперед, вызвала новую порцию раздражения.
— Не доверяешь мне?
Андре, почувствовав запах перегара и резкий голос, испугался. Губки искривились, глаза наполнились слезами. Через секунду он уже рыдал во всю мощь. Я отбираю у мужа малыша, качаю его. Я не могу. Я просто не вынесу.
Покормив мальчика, я отнесла его в детскую, а сама пошла в Яму. Мне надо время от времени куда-то девать накопившееся отчаяние. Физические нагрузки помогают немного стравить пар, но никак не лечат душевную боль…
— Представляешь на месте груши страшного монстра? — спрашивает у меня Кроша, подходя ко мне с ринга. Мне не хочется раскрывать перед ней душу, и хотя, она все знает и прекрасно понимает, я лишь киваю в ответ. — Может сходим в бар или погоняем молодых по полосе? Чего твоя душа просит?
— Поскорее сдохнуть, — бурчу себе под нос, тихо вроде, но она все равно услышала.
— Уууу, как все запущено. Слушай, сегодня Сани устраивает сабантуй. Девичник. Давай и ты приходи.
— Крошь, ты же знаешь, не могу. У меня Тобиас…
— Обычно говорят, у меня ребенок… Ну, сдай его в детскую, и все-равно приходи. Надо, хоть иногда, отдыхать. Посидим, потрындим. Тебе надо отвлечься. Иначе…
— Я знаю, Крошь, все знаю. Но не могу. Поверь, я бы хотела, но не могу. Тобиас он… не поймет, как так, ему плохо, а я пошла развлекаться.
— Все так плохо?
— Ты даже представить себе не можешь, насколько…
Я не хотела, совершенно не хотела никого посвящать в наши с Тобиасом проблемы. Ни в то, что он пьет все время, хотя шила в мешке не утаишь и все это видят. Ни в то, что он ругается со мной непрерывно, все время чего-то требует от меня, изводит меня, обвиняет в том, что я здорова, а он нет. Не прямо, конечно, а вот так, скрыто, постоянно указывая на мои возможности и свои недостатки. И что уж говорить, я была не готова к такому повороту.
Сколько прошло времени с тех пор, как слова полились из меня потоком, а Кроша усадила меня на ринг и обнимая слегка покачивала, я не помню. Она что-то говорила, кажется, но я не воспринимала. Вокруг нас собрались все наши девочки. Майра, которая оклемалась после ранения, Сани, необыкновенно притихшая, иногда только шептавшая «охуеть», Линн, скептически поджимавшая губы. Они слушали меня, гладили, говорили что-то успокаивающее… А я так вымоталась, что мне как-то стало все равно, что они подумают… Они делились своим теплом, и я просто оттаивала.
Через несколько дней к нам в квартиру ворвался Эрик. Сверкая ледяными серыми глазами, он рывком выдернул Тобиаса из кресла и встряхнул его за плечи, так и держа на весу.
— Ты что же творишь такое, сучий потрах? Как ты можешь показывать такое своим сыновьям, да ты жену свою практически бросил, Итон! Ты не ох*ел ли часом? А ну, быстро, собрал себя в кучу и пошел на ринг.
— Давай, Эрик! Отомсти мне за все! За то, что я был первым, а то, что побил тебя когда-то… Давай, теперь у тебя есть шанс обойти меня на всех поворотах, не этого ли ты хотел всегда?