В пучину вод бросая мысль...
Шрифт:
— Замечательно! — воскликнул Кронин. — Это означает только, что мы на правильном пути, верно? Если бы противоречие сейчас не было бы сформулировано, мы вынуждены были бы вернуться к предыдущему шагу, тому, что обсуждали на прошлой неделе.
Ну, все. Народ завелся. Фил вышел на кухню и налил себе стакан холодной воды из-под крана. Выпил залпом, будто развел водку, осевшую в желудке тяжелым грузом. Хотелось немного побыть одному, и он молил Бога, чтобы Вера не отправилась следом выяснять, нужна ли ее женская помощь.
На кухне у Кронина горели две лампы дневного света,
Итак, кто из них солгал?
Николай Евгеньевич? Он мог не спать и не поднять трубку. Конечно, он был слишком напряжен в тот момент, если произносил вербальную формулу и представлял направление энергетического потока, а потом, после того, как совершил задуманное, приходил в себя — естественно, он мог не слышать звонка… Если это сделал он.
Как насчет остальных? Миша названивал Кронину. Скорее всего, это действительно так — Вера утверждает, что набирала Мишин номер и слышала короткие гудки. Конечно, на самом деле он мог просто снять трубку с аппарата, чтобы ему никто не мешал… Нет, это рискованно. Он не мог знать заранее, поднимет ли трубку Николай Евгеньевич. Кронин мог сказать: «Миша, ты мне не звонил, телефон молчал все это время». Значит, Миша сказал правду?
Допустим. Это наиболее уязвимые моменты, потому что в алиби двух других — Эдика и Веры — сомневаться не приходилось: не дозвонившись до Миши, Вера связалась с Эдиком и о чем-то с ним говорила. Неважно о чем, факт, что разговор имел место, и следовательно, сосредоточиться на чем-то другом у Веры не было возможности.
Получается, что наиболее уязвимые алиби у Миши и Николая Евгеньевича. У Миши в меньшей степени, у Кронина — в большей. И возможности… Кронин — не только самый старший, но и самый умный. У него мощный интеллект, висталогию он не просто знает, наука эта сидит в его печенке, сердце и других частях тела, он думает, как вистолог, так же естественно, как дышит, он живет висталогией, особенно сейчас, когда не стало Гарика и Клары.
Если кто из них и мог самостоятельно дойти до умения пользоваться общим законом сохранения, то это, конечно, Кронин, тут у Фила не было сомнений.
А мотив? Лизу Кронин любил, как дочь, время от времени говорил: «Эх, Елизавета Олеговна, был бы жив мой Гарик, какая бы вы были замечательная пара». Фила при этих словах бросало в жар, хотя никакого отношения к реальности они иметь не могли, а Лиза тихо улыбалась и говорила: «Николай Евгеньевич, пожалуйста…» И Кронин брал себя в руки.
Фил налил еще один стакан, но пить простую воду не хотелось, и он полез в верхний шкафчик, где лежала пачка сахарного песка. Дурацкая, конечно, привычка — пить подслащенную воду, но так он привык с детства, привычки появляются как бы сами по себе, а потом от них не избавишься. И не нужно избавляться, если они никому не мешают.
За чайной ложечкой он полез в ящик, вытащил одну и, размешав сахар в стакане, начал пить мелкими глотками — почему-то этот процесс его успокаивал и позволял мыслям сосредоточиться.
Закрывая ящик, Фил подумал, что…
Вера заглянула в дверь.
— Мы закончили на сегодня, — сказала она. — Осталось решить один вопрос, и нужно твое присутствие.
— Филипп Викторович, — сказал Кронин, когда они с Верой вернулись в гостиную, — мы тут подумали, что в связи со сложившимися обстоятельствами надо составить отчет для нашего друга Гущина. Не знаю, как считаете вы, но остальные согласны с тем, что мы и впятером в состоянии эффективно продвигаться в решении проблемы. Если куратор пришлет нам нового человека, это лишь разболтает уже сработавшийся механизм, а идея о том, что шестой человек нам необходим, была Гущиным уже высказана в беседе со мной.
— Мне он тоже говорил об этом, — пробормотал Филипп.
— Вот видите! Итак, каковы ваши соображения по этому поводу?
— Нет! — вырвалось у него. Чтобы кто-то сел рядом и попытался занять место Лизы? Скорее всего, это будет мужчина, но все равно…
— Нет, — повторил Фил более спокойно. — То есть, я хочу сказать, что шестой не нужен.
— Отлично, — Кронин стукнул ладонью по колену. — Тогда на сегодня все.
— Ты меня проводишь? — тихо спросила Вера.
Господи, ну зачем она так?
8
Утром он проснулся с ощущением, будто кто-то всю ночь копался в его голове — вскрывал череп, проводил тончайшим стилетом по извилинам и серым клеточкам, а потом скрыл следы своей деятельности, но кое-что все-таки осталось, будто запах постороннего человека в знакомой комнате, где никого, кроме Фила, быть не могло. Возможно, мысли его этой ночью читал убийца. Почему нет?
«Так ведь легко сойти с ума, — подумал Фил. — Приступ конспирологии. Чтение мыслей, чтение клеток»…
Если бы кто-нибудь научился это делать, разве они не поняли бы, встречаясь чуть ли не каждый вечер?
Сколько времени они провели за продолговатым столом в квартире Кронина и на диванах в гостиной Эдика, и у Фила тоже они встречались неоднократно, и даже к Вере пару раз заглядывали? А к Лизе и Мише не приходили никогда — Миша не доверял своей дражайшей половине, понимая, что каждый, кто является к нему в дом, сразу становится предметом обсуждения в торговом зале магазина готовой одежды фирмы «Лес», где Роза Бессонова работала третий десяток лет и потому считала, что каждый продавец, находившийся в ее подчинении, обязан все знать о ее домашних проблемах. У Лизы они тоже не собирались ни разу — она не хотела, чтобы о существовании группы знали родители. Дина Игоревна была женщиной дотошной — даже ничего не понимая ни в висталогии, ни в философии, она хотела, чтобы дочь рассказывала ей обо всем, что делала на работе — не подруги и сплетни ее интересовали, точнее, не только они, но детали размышлений, резюме прочитанных дочерью статей, словом, все, чем жила Лиза, было матери интересно, и потому обрушивать на нее еще и проблемы борьбы с мировым терроризмом, было просто недопустимо.