В пылу любовного угара

Арсеньева Елена

– Да я-то чем могу вам помочь? – спросила Лиза, испуганная неожиданной откровенностью Игнатия. Подпольщики должны быть более скрытными. Во всяком случае, ей так казалось. Еще как спохватятся, как решат, что она слишком много знает… Надо же – ушла из леса, чтобы Баскаков не тащил ее в партизанский отряд, а угодила к подпольщикам. Из огня да в полымя попала! Но она не хочет быть героиней, и все, просто выжить собирается, больше ничего! – Какой от меня толк? Судите сами: у меня ни дома, ни документов, ни денег, ни работы. Никаких ценных сведений я вам доставлять не могу. Мины делать и их устанавливать я не умею, с рацией работать – тоже, но ее и нет. Я только стрелять умею, да и то… давным-давно пистолет в руки не брала.

– Мины делать

есть кому – у нас Петрусь химический факультет Киевского университета окончил, – кивнул он на молодого полицая. – К тому же, Бог даст, у него завтра будут два помощника. А ты могла бы нам поистине неоценимое подспорье оказать. Лизочка с сегодняшнего дня должна была начинать работать в ресторане «Розовая роза». Только для немцев, для высокопоставленных немцев, заведение. Отбор туда – очень строгий. Устроить туда Лизочку удалось лишь с помощью фрау Эммы Хольт, хозяйки заведения. Она из местных, из «русских немцев», фольксдойче, но была замужем за чистокровным немцем, которого расстреляли в НКВД по подозрению в шпионаже, и своей ненавистью к большевикам известна. Через два дня в Мезенск приезжает некое лицо, тварь редкая – некий Венцлов, новый начальник гестапо. Он уже успел прославиться зверствами в Польше, ну а теперь его сюда перебросили. На усиление, так сказать, местного народа. Мы разработали план. В честь его приезда будет устроена приватная вечеринка в «Розовой розе» – Венцлов любит такие места! – и нужно пронести туда кислотные мины. Взлетят на воздух многие и многие враги наши! Если все получится, это привлечет к Мезенску внимание центра. Там поймут, что здесь действует подполье, и выйдут с нами на связь, борьба с фашистами тогда с новой силой разгорится. В общем, мины придется отнести тебе.

– Мне?!

Лиза только теперь заметила, что отец Игнатий незаметно перешел с ней на «ты». И он не просто говорит-уговаривает, а буквально диктует ей, что она должна делать.

– Я вам не стану говорить, что не хочу никуда проносить никакие мины, кислотные или любые другие, неважно, – довольно зло произнесла она. – Я даже не стану говорить о том, что боюсь, страшно боюсь всего такого. Во мне нет совершенно ничего героического, я страшная трусиха. Во мне нет склонности подвиги совершать.

– Склонности у нее нет! – фыркнул Петрусь. – А у кого есть? Но что делать, коли фашисты на нашу страну навалились?

– Кошмар какой-то! Вот я с вами говорю – и понимаю, что объяснять вам что-то бессмысленно. Вы меня просто не слышите, для вас все мои доводы – пустой звук, – вздохнула Лиза. – Тогда я о другом скажу, может, хоть тогда до вас дойдет. Я просто физически не смогу в «Розовую розу» что-то пронести – меня туда просто не пустят. Вы что, не понимаете? У меня же документов нет!

– Так ведь у вас же Лизочкины есть документы! – подал голос Петрусь. И тотчас осекся, поняв, что глупость спорол.

– Ну вот видите, – снисходительно пожала плечами Лиза. – Лизочкины документы мне ничем не помогут – там другая фотография.

– Мы переклеим фотографию и подправим печать, – спокойно сказал отец Игнатий. – Я в лагере был с одним замечательным фальшивомонетчиком знаком – он меня разным хитростям обучил и сам диву давался моим талантам.

– Ну уж нет! Спасибо огромное! – воскликнула Лиза. – Во-первых, уже сказала: подвиги – не для меня. Во-вторых, Вернер говорил мне, что сейчас развелось слишком много фальшивых, топорно сработанных документов, и, как правило, людей выдает именно неаккуратная подделка печатей на фотографиях. А у вас рука изувечена, извините. Какая тут может быть тонкая работа? Вы даже обычные квитанции заполняете так, что не разобрать ничего, а уж печать подделывать… Так что оставьте все это, смиритесь с тем, что затея ваша безнадежна, ничего не выйдет. Да и вообще…

Старик смотрел на нее с ненавистью. Однако Лиза обрела неожиданного защитника в лице Петруся.

– Батюшка, – осторожно промолвил красавчик полицай, – а ведь она дело говорит.

Ох как внимательно документы проверяют! В комендатуре что ни месяц, то новые хитрости. Прямоугольную печать «проверено» то ставят внизу, то в левом верхнем углу пропуска, то вовсе не ставят. И еще – в одной деревне ставят синюю точку в уголке справа, в другой деревне – плюс сверху, в третьей – зеленую черточку внизу на обратной стороне. На первый взгляд все кажется случайным, а на самом деле – окажется значок не там, где ему нужно быть, и человека забирают. Поговаривают, что и по городским районам разные хитрости то ли вот-вот введут, то ли уже ввели. Рядовым полицейским о том знать не дают, я тут ничем не смогу помочь. Но на печати и фотографии смотрят в первую очередь. Все должно быть чисто, если не хотим, чтобы ее прямо на пороге «Розовой розы» шлепнули. Нам же не смерть ее нужна, нам дело нужно!

Отец Игнатий посмотрел на Лизу так, что у нее не осталось никаких сомнений: он не имеет ничего против того, чтобы ее шлепнули – пусть бы даже на пороге «Розовой розы». Однако дело в таком случае уж точно останется несделанным. И только поэтому старый фанатик позволит ей пожить еще немного.

– Придется подлинный документ делать, – продолжал Петрусь. – Нам своими силами не обойтись, нужно кого-то из городской управы подкупать, да фотографа найти такого, который на немецкой бумаге, с немецкими реактивами карточки печатает. И на все время потребуется, батюшка. Пока подходы нароем, пока поговорим…

– Не ломайте головы, – снова вступила в разговор Лиза. – Этого не может быть, потому что не может быть никогда! Даже если вы сляпаете надежный документ, мне все равно в «Розовой розе» не работать, пусть вы, допустим, и уговорите меня ввязаться в вашу безумную затею. Вы главного не понимаете! Кто принимал Лизочку на работу? Та немка, как ее… фрау Эмма? Она Лизочку знает, а меня – нет. Она сразу подмену различит. Или она глухая и слепая старуха?

Петрусь как-то странно хмыкнул.

– Нет, – покачал головой отец Игнатий, – она не слепая, не глухая и не старуха. Но Лизочку она в глаза не видела, приняла ее на работу по моей просьбе. Когда стало известно о приезде Венцлова, когда у нас возник замысел его физического устранения, я пошел к фрау Эмме и попросил ее…

– Ничего себе! – перебила Лиза. – Вы что, добрые знакомые с ней, что ли? С фашисткой?

– Она не фашистка, а антисоветчица. И я антисоветчик. И он, – кивнул старик на Петруся, укоризненно взглянув на Лизу. – Но мы русские, а фрау Эмма – немка. Наполовину, но все же… Муж ее, говорю, немец чистокровный был. Они сюда переехали из Ленинградской области, скрывали, что Пауль Хольт раньше пастором лютеранским служил в маленьком городке на границе с Эстонией. Мы с ним в пересыльном лагере вместе мучились, он на моих глазах умирал, я его соборовал, исповедовал… Бог один, неважно, на каком языке отходную читают… А Эмму в тюрьме держали какое-то время, потом выпустили все же, никто ее на работу не брал, житья ей никакого не было. Понятно, почему она гитлеровцев хлебом-солью встречала, понятно, почему на них работает и у них на особом доверии сейчас.

– А вы? – подозрительно спросила Лиза, переводя взгляд со старика на Петруся. – Вы их тоже хлебом-солью встречали?

– Говори, да не заговаривайся, – с отвращением пробормотал Петрусь, а старик ехидно ухмыльнулся:

– От избытка чувств глаголют уста? Понимаю… Хорошо бы мысли влагать в речения – хоть иногда.

Лиза хотела ответить ему как подобает, но не успела. Отец Игнатий продолжал:

– Так вот, мельдкарта выписана на Лизочку, но ее фрау Эмма не видела. У Лизочки в тот день зубы разболелись, флюс был страшнейший, она не пошла со мной к хозяйке «Розы», боялась, она ее на работу не возьмет. Вот так и получилось. Фрау Эмма Лизочку лишь издалека видела, на улице, сказала, что фигура у нее хорошая. Худые, мол, девушки пользуются симпатией многих господ немецких офицеров, хотя часто встречаются любители пышных форм.