В пылу любовного угара
Шрифт:
«Ладно, может, обойдется», – подумала Лиза с надеждой, однако тут же увидела, что тот самый подполковник потянулся к розовому блокноту.
Ого! Кажется, запахло жареным… Может, действовать по принципу – с глаз долой, из сердца вон?
Лиза выскользнула в коридор и побежала на кухню – спросить, как там дела с цыплятами для господина гауптштурмфюрера СС (этот ее клиент, к счастью, не интересовался ничем, кроме еды). Цыплята собирались вот-вот спорхнуть с вертела.
– Вам скажут, когда будет готово, фрейлейн, – успокоил ее повар.
Но Лиза не успокоилась. Она ощутила настоятельную потребность
Лиза как раз выходила из туалета, когда перед ней возникла фрау Эмма – в умопомрачительном, невероятно элегантном серебристо-розовом платье, отделанном страусовыми перьями.
– У вас расстройство пищеварения? – спросила мадам холодно. – В чем дело, Лиза? Я полагала, вы внесете оживление в жизнь моих клиентов, а вы, кажется, пренебрегаете своими обязанностями. Герр оберст-лейтенант выражает удивление вашим исчезновением. И это еще очень мягко сказано!
– Ах, фрау Эмма, – беспомощно пробормотала Лиза, – я просто испугалась. Во-первых, мне он не нравится, а во-вторых, господин Вернер…
– Господина Вернера здесь нет, – сухо, оборвав ее на полуслове, заявила фрау Эмма. – Видимо, он изменил свои намерения относительно вас.
– Нет, не изменил! – воскликнула Лиза. – Он приезжал, поджидал меня на крыльце, но должен был уехать, поскольку его вызвал господин фон Шубенбах. Между прочим, фон Шубенбах, с которым мы сегодня случайно встретились, тоже говорил… ну, мол, он не прочь стать моим покровителем. Так что тот оберст-лейтенант… он тут как-то не к месту, мне кажется.
– А мне кажется, у вас мания величия, – продолжала фрау Эмма еще более сухим тоном. – Фон Шубенбах, помощник военного следователя… Алекс Вернер, один из богатейших людей Третьего рейха… Угомонитесь, дорогая! Как говорила моя русская бабушка, всяк сверчок знай свой шесток, не в свои сани не садись и руби дерево по себе.
– Но, по-моему, Алекс Вернер вчера при вас изъявлял свои намерения, – обиженно сказала Лиза. – И я же говорю: он приезжал, но должен был спешить, потому что фон Шубенбах…
– Вызвал его. Да-да, я слышала, – кивнула фрау Эмма. – Мы вернулись к тому же, с чего начали. Но довольно толочь воду в ступе. Оба достойных воина далеко, а оберст-лейтенант сидит в зале и имеет весьма недовольный вид. Это раз. Девушки моего заведения не имеют права ни на какие симпатии и антипатии в ущерб заведению. Это два. Прошу вас пройти в зал, и пусть беседа на данную тему будет у нас первой и последней. Это три.
Мадам сделала приглашающий жест, и Лизе ничего не оставалось, как подчиниться и двинуться вперед.
«Вот зараза! – зло подумала она. – А казалась такой добренькой. Платья мне дала, аусвайс оформлять
Лиза вошла в зал и радостно встрепенулась: пехотинца за столиком не было. Эсэсовец наворачивал своих цыплят – видимо, его обслужила другая девушка, пока Лиза искала пути к бегству.
– Значит, он ушел, – сказала Лиза со вздохом, который должен был изображать раскаяние.
К ней подошел низенький мужчина во фраке (нет, не в розовом, как можно было бы подумать, а в черном, что было, кажется, единственным чужеродным пятном в оформлении «Розы»). Метрдотель, который почему-то напоминал Лизе знаменитого иллюзиониста с фотографий в журнале «Огонек», сделал полупоклон и сообщил:
– Герр оберст-лейтенант ждет фрейлейн Лизу в кабинете. Он оплатил заказ, но откушать не пожелал. Господин офицер жаждет встретиться с фрейлейн.
– Проводите фрейлейн, – приказала фрау Эмма и вышла из зала.
Лиза, не помня себя, вошла в кабинет. Армеец полулежал на розовом (а как же!) диванчике и даже не подумал встать при ее появлении. Его мундир был полурасстегнут, темно-карие глаза оценивающе обшаривали фигуру Лизы.
– Ненавижу розовый цвет, – наконец произнес подполковник. – Какой дурак решил, что он должен возбуждать мужчину? Снимите это!
И он, кивком указав на ее платье, расстегнул еще одну пуговицу мундира.
Лиза стояла столбом. Если она сейчас воспротивится, карьере ее в «Розовой розе» придет конец. Если не воспротивится, то через пять минут оберст-лейтенант повалит ее на тот же курьезный диванчик и… Пожертвовать жизнью и честью ради Родины она никогда не была готова, тем паче после Петруся. Нет, от нее требуют слишком большой жертвы! С каким-то фашистом… да еще таким неприятным на вид… Он, конечно, совсем не стар, сорока – сорока пяти лет, но у него такой обрюзгший, неопрятный вид, такие противные короткопалые руки… Стоит представить, что сейчас они поползут по телу Лизы…
Бежать! Немедленно! Вот просто повернуться – и…
И, значит, больше никогда не увидеть Петруся? Не услышать, как он задыхается, и бормочет, и стонет, не ощутить, как его губы бродят по ее обнаженной шее, повергая в дрожь?
– Ну что вы стоите, как гейша, которая еще не исполнила полностью обряд развлечения мужчины? – буркнул оберст-лейтенант.
– Вы знаете о гейшах? – с трудом выдавила Лиза. – Это очень интересно, правда?
Среди маминых клиенток была одна, которая долго жила с мужем на Дальнем Востоке. Правда, не в Японии, а в Маньчжурии, но про Японию она тоже многое знала и рассказывала, рассказывала, а Лиза ее слушала, слушала… Но сейчас в голову не приходило совершенно ничего, кроме того, что у каждой гейши был свой дану – покровитель. Где ж оба ее собственные дану? Набивались-то наперебой, а как дошло до дела…
«Ага, – ехидно произнес в голове Лизы некий голос, – а тебе в принципе не все равно, с которым из гитлеровцев переспать? Какая разница, будет это пехотинец, или интендант, или помощник военного следователя?» И она мысленно ответила противному голосу: «Все дело в том, что Вернер и фон Шубенбах (Алекс и Вальтер, черт бы их подрал!) – помоложе и покрасивей, чем какой-то подержанный оберст-лейтенант. Ну да, если уж все равно некуда деться, то спать с красивым фашистом приятней, чем с некрасивым!»