В пылу любовного угара
Шрифт:
– Мне нужно на Полевую, 42.
– Вы там живете?
– Нет. Там находится ломбард, и я должна…
– Ломбард? – изумленно повторил Вернер. – Неужели ваша жизнь так нелегка, что вы закладываете вещи в ломбарде? Кстати, где вы работаете? Могу я взглянуть на вашу мельдкарту?
Лиза стиснула зубы. Опять началось! Черт его подери!
Она щелкнула замочками саквояжа, сунула руку внутрь и, расстегнув на ощупь суконную сумочку, покопалась в ней. Так… шершавый листок – явно квитанция из ломбарда, затем тетрадка, рядом сложенный вдвое листок из более плотной бумаги и еще что-то вроде тонкой картонки. Делать
Лиза вытащила картонку.
Вернер покосился на нее, не выпуская руля:
– Елизавета Пет-ро-пав-лов-ска-йа… Liber Gott, русские фамилии созданы на погибель цивилизованному миру! Петропав… нет, я не смогу повторить ни за что и никогда! – Он захохотал, а Лиза вздохнула чуточку свободнее. – Кажется, Вернер не знал фамилии той, другой Лизы, приятельницы Эриха Краузе. Иначе немедленно бы прицепился. А он просто хохочет. Слава богу, хоть в чем-то повезло.
Впрочем, Вернер тотчас оборвал смех:
– Где, где вы работаете? В ресторане «Rosige rose»?
Интересно, чему он так удивился? «Rosige rose» в переводе с немецкого – «Розовая роза». Вполне подходящее название для ресторана.
– Неплохое местечко, – задумчиво произнес Алекс Вернер. – Прекрасная кухня, отличное обслуживание. Особенно обслуживание… Я там бывал несколько раз, но ни разу вас не видел среди официанток.
– Я… только недавно туда устроилась, – пробормотала Лиза. – Поэтому вы меня и не видели.
– Понятно, – кивнул Вернер. – Если точнее, вы там будете работать с завтрашнего дня, судя по документам. То есть с завтрашнего вечера, ведь днем ресторан закрыт. Ну что ж, теперь у меня появился повод захаживать туда гораздо чаще, благо в том заведении самая приятная атмосфера. Кстати, говорят, ваша начальница, фрау Эмма, – наполовину русская, из какой-то весьма значительной семьи. То есть семья до революции была значительной, а после подверглась репрессиям. Фрау Эмма невероятно благодарна оккупационным войскам, встречала их хлебом-солью, а теперь вот взялась за такое трудное дело, как устроить приятный досуг господам офицерам. – В голосе молодого немца послышались странные интонации. – Но после того, как вы станете работать у фрау Эммы, вам вряд ли придется прибегать к услугам ломбарда. Я слышал, что любая девушка из «Rosige rose» может очень недурно заработать, если, конечно, умно себя ведет. Вы как относитесь… к умному поведению?
Вернер покосился на Лизу с прежним насмешливым выражением.
– А что по-вашему – вести себя умно? – спросила она настороженно.
– А вы не знаете? Ну, значит, девушка заводит себе покровителя, который заботится о ней. Женщины вообще нуждаются в защите, а во время войны – гораздо больше, чем в мирное время.
Лиза вспомнила свою былую жизнь. Ее никто не защищал, кроме мамы, а после ее смерти количество защитников свелось до нуля. А когда началась война… защитницей хотели сделать ее! Защитницей Родины. Слабую женщину – защитницей огромной страны! Как будто мужчин мало…
Разумеется, ничего этого Алексу Вернеру говорить не стоило. Впрочем, Вернер и не ожидал услышать мнение Лизы, а продолжал говорить:
– А у вас уже есть постоянный друг или вы надеетесь найти его в «Rosige rose»? Я слышал, там порядки хоть и строгие, но не драконовские, даже человечные. Фрау Эмма поощряет прочные связи своих… кхм… с позволения
Лиза сидела окаменев, неподвижно глядя перед собой. Под ветровым стеклом лежали тонкие кожаные мужские перчатки. Наверное, они принадлежали Вернеру. Ничего себе! Боже ты мой, чем дальше в лес, тем больше дров…
– Вы молчите? – послышался надоевший голос Вернера. – Молчание у русских – знак согласия. У вас нет приятеля?
Лиза с мученическим выражением посмотрела в окно – и вдруг увидела, что они спокойненько проезжают мимо дома, на котором висит табличка: «Полевая ул., 42», а рядом вывеска на двух языках: «Pfandleihhaus. Ломбардъ».
Именно так: первым шло слово по-немецки, а надпись по-русски была с ером, с твердым знаком на конце, при виде которого Лизе почему-то стало тошно. А ведь раньше, когда ей приходилось читать книги в старой орфографии, всякие там яти, еры, ижицы и фиты ее скорей умиляли, чем раздражали. Но это в книгах. А на самом деле… Твердый знак на вывеске значил неизмеримо больше – хозяин ломбарда явно был из тех, кто старой орфографией приветствовал пресловутый новый порядок, neue ordnung!
Ладно, черт с ним, с хозяином, Лизе нет до него никакого дела, главное, что они наконец-то добрались до ломбарда и можно избавиться от Вернера. Надо надеяться, он не потащится за ней в унылое заведение.
– Мы приехали, господин обер-лейтенант! – радостно воскликнула она и схватилась за ручку дверцы, хотя автомобиль еще не остановился. – То есть мы даже проехали!
Вернер с явной неохотой затормозил и сдал назад.
– Спасибо, герр обер-лейтенант, – отчеканила Лиза так лихо, как будто всю жизнь только и делала, что обращалась к германскому офицерскому составу. – Я вам очень, очень признательна! А теперь до свидания, мне так неловко, что я вас задержала… Огромное, ну вот очень большое спасибо!
И она выскочила из автомобиля с невероятным проворством. Однако, обежав «Опель», снова наткнулась на Вернера, который оказался еще проворней, – молодой немец успел не только выбраться из автомобиля, но даже стоял на ступеньках ломбарда.
– Момент! – воскликнул он. – Один момент, фрейлейн Лиза! Я, конечно, спешу, но не настолько, чтобы бросить в трудной ситуации красивую женщину. Я слышал, что каждый Wucherer, ростовщик, непременно rauber – грабитель. Поэтому позвольте, я возьму на себя переговоры с этим чудовищем. Прошу вашу квитанцию…
У Лизы пересохло в горле. Честное слово, ей мало кого приходилось в жизни так ненавидеть, как этого прилипчивого типа. Да ведь он издевается над ней каждым своим словом, каждым взглядом насмешливых серых глаз, определенно издевается! И не поспоришь с ним, придется отдать ему квитанцию. Но как же исполнить просьбу погибшей женщины? Удастся ли улучить минутку и сообщить о ее смерти? Ладно, сориентируемся на месте…
Запустив руку в саквояж, Лиза вновь нашарила суконный конверт и выудила оттуда шершавый листок. «Еще бы знать, что я в заклад сдавала… – подумала она мрачно. – В смысле не я, а Лизочка. Вот сейчас фашист спросит, и я что отвечу?!»