В радости и в горе
Шрифт:
— Даже не думай улыбаться, — приказала Холли.
— Я и не шобиравша… — пробормотал Мэт, еле ворочая губами-сардельками.
— Надо приложить мясо, — сказала Холли, со свирепым видом указывая на то место, где у глаза вот-вот расплывется синяк.
— А я думав, вто мяшо приквадывают товько на карикатурах.
— Не знаю, Мэт, — выпалила она. — Я тебе не чертова нянька, хотя, похоже, становлюсь ею.
Мэт повесил голову, болевшую и тут, и там. Оказалось, что его прислонили к столу администратора, и он полулежал-полусидел, из-за чего у него разболелась спина. Тугой пальмовый усик коснулся
— Прошти, — прошепелявил он, — иж-жа меня у тебя штовько неприятноштей…
— Что есть, то есть. — Руки Холли были все еще сложены на груди, но голос несколько смягчился. — Давай-ка отвезем тебя домой. Все уже ушли.
Как бы в ответ на ее слова из танцевального зала, не торопясь, вышли четверо жизнерадостных «Крутоголовых».
— Пока, Холли, — сказали они в один голос. — Завтра увидимся?
— Конечно, — устало ответила она. — Отлично отыграли. Ублажили всех старушек.
Мэт присел еще ниже, не узнавая, кто из них кто, как и они не узнали его, хотя он мог поклясться, что тот, кому он врезал вчера по зубам — то ли Барри, то ли Ларри, то ли Гарри, — усмехался сильнее, чем позволяла ситуация. Помахав Холли, они исчезли, а с ними исчезли и их необъятно широкие брюки, их взбитые разлетающиеся прически и их бушующие гормоны.
Мэт потер лицо рукой.
— А как тот утиный Дракула?
— Ушел, — ответила Холли. — Вместе с уткой. Он не хотел пропустить самолет.
— Не будет особым грехом пожелать, чтобы самолет не пропустил его и заехал бы ему прямо в затылок?
— Наверное, не будет, — согласилась Холли.
— А что насчет Марты?
— Уехала.
— А подружки невесты?
— Тоже уехали.
— Все?
— Угу.
Мэт вопросительно взглянул на нее.
— Понятия не имею, что там произошло, — пожала плечами Холли. — Может быть, у них у всех разболелись головы. Это самая странная свадьба из всех, на которых мне приходилось бывать.
— Итак, — Мэт попытался выпрямиться, но это ему не удалось, — остались только мы двое.
Холли ковыряла носком в полу.
— Очень на то похоже.
— Я должен тебе сказать, что…
В этот момент появился дядя Нунцио, едва заметный из-за спины горы-громилы в черном пальто, тащившего за уши двух подростков так, будто несет два футляра со скрипками. Он встал, возвышаясь над Мэтом, широко расставил ноги для лучшей устойчивости, загородил собой свет от утопленных в потолке светильников вестибюля, и Мэт погрузился во тьму.
— Дядя Нунцио хочет перед вами извиниться, — сказал громила голосом, который мог развиться только от злоупотребления стероидными таблетками по сотне за раз ежедневно.
— Я очень звиняю, — добавил сам дядя Нунцио, прижав руку к сердцу.
— Он чувствует, что это его вина…
— Нет, нет… — запротестовал Мэт.
Дядя Нунцио кивнул:
— Да, моя вина.
— Да нет же. Нет. — Мэт великодушно махнул рукой. Помолчал и добавил: — Вообще-то да.
— Дядя Нунцио не очень хорошо говорит по-английски. И это привело к проблемам. — Громила крутанул назад извивавшихся мальчишек и отпустил, даже не посмотрев в их сторону. — Дядя Нунцио хочет все исправить.
— Именно, — торжественным эхом
— Мы на Сицилии очень заботимся о своей чести.
— Да, я слышал, — скривившись, сказал Мэт.
— Правило нашей семьи: око за око, зуб за зуб. Возмездие без жалости.
— Да-а-а… — Голос Мэта прозвучал не очень уверенно.
— Куда поехал человек с уткой? — обратился громила к Холли.
— В аэропорт Кеннеди.
— В аэропорт Кеннеди, — повторил за ней громила.
Дядя Нунцио чуть заметно кивнул.
— Не волнуйся, приятель. — Огромный человек Склонился над Мэтом и взял его за руку, почти сломав ему пальцы в пожатии, напоминавшем зажим струбцины. — Мы восстановим твою честь.
— Честь, — сказал дядя Нунцио с легким поклоном.
И они уехали, запихнув двух мальчишек в машину с затемненными стеклами, в которую можно было бы запихнуть население многоэтажного дома, а может, и больше.
В пустом вестибюле воцарилась мрачноватая тишина. Мэт и Холли уставились друг на друга. Он подумал, что восстановление его поруганной чести, возможно, потребует от сицилийцев, отбывших на поиски его обидчика, больше усилий, чем они предполагали. Он скорчился от боли:
— Как ты думаешь, мы правильно сделали, что сказали им, куда он поехал?
— Послушай, мы с тобой в Америке в двадцать первом веке, а не на Сицилии в четырнадцатом. Что они ему сделают? Украдут у него утку и съедят?
— Не знаю, — ответил Мэт. — Но не хотел бы я задолжать им деньги, а потом вдруг столкнуться нос к носу где-нибудь в темной аллее с одной пятеркой в кармане.
Холли почесала подбородок.
— Кажется, Марта как-то говорила мне, что ее семья связана с мафией…
У Мэта отвисла челюсть:
— Только не это!
Холли рассмеялась.
— Да, вам смешно, мисс Бринкмен, — кисло вымолвил Мэт, — вам приятно добивать лежачего.
Холли перестала хихикать.
— Видел бы ты свое лицо! — сказала она осуждающе. — Ты смотришь слишком много фильмов о гангстерах.
— Конечно, мне же нравится грубый секс и насилие.
— И мне тоже, — сказала Холли. — По крайней мере, секс.
Мэт покраснел.
— Что же касается грубого насилия, то тебе досталась двойная порция, — Холли нагнулась к нему и поправила ему рубашку. — Давай-ка попробуем уйти отсюда.
Мэт со стоном приподнялся с пола. Она обвила его рукой и выпрямила, собрав все силы, на которые было способно ее далеко не сильное, килограммов в сорок пять, тело.
— Спасибо. — Мэт поморщился от боли. Он взглянул на нее сверху вниз и попытался пошевелить мышцами лица так, чтобы оно приняло выражение благодарности. Наверное, уже в миллионный раз он подумал, зачем он гоняется за эфемерной бабочкой, все время упархивающей от него. К тому же, как оказалось, бабочкой замужней. Тогда как судьба прямо на тарелочке преподносит ему совершенно замечательную девушку, ни с кем не связанную обязательствами. Но ведь Холли не дура и не захочет иметь с ним ничего общего после всех этих увиливаний и отговорок, которыми он пичкал ее. У Мэта становилось тяжело на душе, когда он думал, что, несмотря на самые что ни на есть праведные намерения, в его жизни бывали моменты, когда он не мог совладать со своей мужской сущностью.