В рай без очереди

Клочков Сергей Александрович

Где-то совсем рядом, похоже, прямо за ближайшим домом, вначале громко хрустнуло, а потом и вывалилось наружу окно – осколки звонко посыпались в бурьян. Мгновением позже последовал мягкий удар и короткий треск веток. «Чебурашка» на крыше армейского автомобиля перестала крутиться, и круглые «уши» буквально навострились в сторону шума. Несколько секунд на локаторе мигали красные светодиоды, и машина, поспешно развернувшись, довольно резво скрылась – водитель, что называется, «дал по газам». Я прислушался, но, кроме затихающего звука двигателя, ничего не запеленговал. В поселке снова стало тихо – ни хруста ветки, ни шороха, успокоился даже легкий ветерок, до этого лениво шевеливший пыльные листья.

«Чтоб тебе охрипнуть, дебил», – мысленно прошептал я благословение «тарищу капитану». Воякам-то хорошо за броней с мотором – поорал да уехал. А то, что здесь шуметь, мягко говоря, для здоровья не полезно, они и чихать хотели. И, видать, не так гладко эвакуация прошла, как в документах значится. Очень сильно надеюсь, что нечто, выпавшее из окна, там же и останется, а не начнет бродить поблизости. Ну, не хочу я это видеть даже в том случае,

ежели оно не агрессивно и бросаться не будет. До холодного пота не хочу. Ну а пока осторожно, стараясь не шуметь, подняться, растереть затекшие от долгого лежания руки и вытащить из рюкзака обрез. Старая «ижевка» двенадцатого калибра с полностью облезшим ложем и почему-то сплюснутым у самого дула стволом досталась мне даром. Марь Степанна, алкоголичка из сто тридцатой квартиры, приперла мне это ружье в прошлом году, причем за так. Обдав лицо тяжелым водочным духом, она вручила мне «ижевку» с каким-то особенным пафосом, с усилием моргнула и гаркнула: «Владей, сынок!» После чего четко развернулась на каблуках стоптанных домашних туфель, покачнулась и, буркнув напоследок «только это, мушку там спили», скрылась. Совету я последовал, срезав вместе с мушкой и поврежденный участок ствола сантиметров примерно пятнадцати, да заодно и треснутый приклад. Все остальное оказалось во вполне рабочем состоянии, и я приделал к внутренней части рюкзака длинный брезентовый карман, а к бывшей шейке приклада – широкую кожаную петлю, чтобы удобнее было выхватывать ствол. Незаконно, да, и незамысловато, и толку особого нет от огнестрела в Зоне, но насколько спокойнее мне было в такие моменты от ощущения настоящего оружия в руках…

Тихо, стараясь не щелкнуть рычагом, переломил обрез и загнал два пулевых патрона. Так же тихо закрыл, но оружие все же ощутимо клацнуло. Замер. Прислушался. Все тихо… пять минут. Десять. Пронесло? Эх, если бы все так просто было… Разлеживаться, однако, нельзя. Тихонько поднялся, осмотрелся. Никого, точнее, в этом случае скорее даже ничего нет. Пустая улица, тополя, солнце блестит в окнах, почти чистых, только начали они зарастать пылью и грязью без человека. И дальше идти нельзя, пока не проверишь, куда именно понесло того «выпаданца». Вдох. Выдох. И самым малым вперед.

Обогнул угол дома, еще немного постоял и послушал тишину. Бросил горсть камешков в показавшуюся немного подозрительной траву и пошел дальше. Окно увидел сразу: выдавленные изнутри рамы, длинный лоскут клетчатой ткани на стеклянных зубцах и несколько желтовато-коричневых потеков на старой штукатурке. Он был уже далеко, и даже странно, что я не услышал его шагов. Существо, когда-то бывшее человеком, подпрыгивая и раздавая во все стороны гротескные поклоны, быстро удалялось в сторону единственного на весь поселок девятиэтажного здания. Издалека его движения были похожи на запутавшуюся в нитях марионетку, с силой встряхиваемую раздраженным кукловодом. Я отвел взгляд и глубоко вздохнул. Не могу привыкнуть, хоть ты тресни. Всякий раз страшно. Хорошо хоть, что далеко этот ушел, иначе были бы проблемы. Некоторые бывшие трупы кидаются сразу, с утробным клекотом и бурой пеной из пасти. Другие молча стоят и пялятся пустыми дырками глаз, и только видно, как медленно поворачивается голова вслед твоим шагам – я их называю «смотрюками». Редкая ходка обходилась без того, чтоб не заметить белый или, напротив, буро-коричневый овал в темном окне. Третьи, как выразился Лихо, ветеран-сталкер еще из тех самых мест, «исполняют» – либо просто дергаются, либо натурально танцуют, подскакивая и размахивая остатками конечностей. И ведь что ни год, так новая разновидность этой пакости появляется – ну, неравнодушна Зона-зараза к самым разным мертвецам, лепит из них какие-то «матричные псевдоорганизмы», которые и не живые вовсе, а так, жизнь только имитируют. Прыгуны, навки, кикиморы и еще черт ногу сломит, сколько разных, старатели не успевают даже называть. Рассказывал мне Ботаник, который, кажется, вообще в курсе всех событий Зоны, что все эти зомби – какой-то фокус со временем плюс еще одна ерунда в информационном поле Зоны, от чего законы природы тут где узлами завязаны, а где и в клочья разорваны. И, с многозначительным видом очки поправляя, вещал, что, дескать, научная парадигма не подходит для изучения этой самой Зоны, и еще другими словами ругался, мне лично непонятными. Эх… когда-нибудь и я, наверно, вляпаюсь в такой вот «узел» из законов природы, и либо рожки да ножки в кусковом исполнении от меня останутся, либо вот такой же пакостью бродить начну. И вообще надо бы завязывать с такими мыслями, от них депрессия и несварение случаются…

Прислонившись к стене здания и на всякий случай осмотревшись, я убрал оружие и достал из рюкзака маленький стеклянный «флянчик» коньяка – трофей с позапрошлого выхода, когда выволок я целую коробку таких вот пятидесятиграммовых бутылочек из разгромленного еще во время эвакуации супермаркета. Почти все вынесли из магазина, а вот небольшой закуток на складе почему-то обошли вниманием. Там-то и стояла полная коробочка в окружении пустой и уже заплесневевшей тары, и да, был там еще целый стеллаж с шоколадом, который, конечно, давно испортился и вонял какой-то пронзительной кислятиной. Не стал я продавать спиртное, хотя по нынешним временам этот коньяк, пусть и в мизерных емкостях, быстро нашел бы своего покупателя. И об этом не пожалел.

Сладковато-горячий, немного терпкий глоток приятно согрел горло. Хоть и не хватило бы такой порции, чтобы немного расслабиться и дать алкоголю ударить в голову, да и не позволил бы я себе захмелеть даже от более солидного угощения. Пустая бутылочка улетела в кусты, я сверился с картой и, внимательно осматривая дорогу, медленно пошел вперед.

Семьдесят тысяч. Достаточно неплохой, по крайней мере лично для меня, повод в

очередной раз рискнуть шкурой. В принципе даже сейчас, в такие паршивые времена, я бы смог найти офис и бумажную работенку на эти самые пятьдесят-семьдесят в месяц. Не вопрос. Опыт таки есть, риэлторский, пока не погорела наша контора, причем по понятной причине – квартиры в Москве не просто обесценились, а, как бы это сказать, превратились в полностью неликвидный товар. Биг-босс, от жадности или же просто обалдев от свалившейся «халявы», начал буквально за бесценок скупать квартиры у бегущих из Города москвичей. Думал, видимо, сорвать впоследствии хороший куш и поэтому не просто ухнул все деньги фирмы, но и залез в кредиты. Мне лично хвастался тем, что за неделю до эвакуации умудрился сбить цену на трехкомнатную квартиру с шести миллионов до четырехсот тысяч, мол, смотри, как работать надо, и учись. Не знаю уж, на что он рассчитывал, но, насколько я помню, ни одной купленной за бесценок квартиры он так и не продал, мы все потеряли работу, а банки вытрясли из биг-босса все, что смогли вытрясти, и даже немного больше. Впрочем, успел я до краха конторы заработать несколько хороших рекомендаций и очень вовремя уволился, так что запросто мог бы уехать куда-нибудь в Сибирь, в тот же Красноярск, там сейчас и строительство вовсю идет, и спрос на жилье огромный. Но это если по уму… так ведь и хотел сделать, дурак. И испортил меня первый же фриланс, испортил окончательно и, наверно, уже навсегда. Остро и ясно, до мурашек по всей спине, до адреналинового пульса и сладкого сжатия в груди я осознал, что вот эта вот ночь у чахлого костра, усталость в ногах и плечах, запах дыма и вкус разогретой на углях тушенки просто не пустят меня обратно к выглаженным брюкам, строгому пиджаку и вежливой улыбке. Не смогу я больше видеть лампы дневного света и подписи с печатями, и не потому даже, что в романтику потянуло, нет, или не хватает адреналина, или еще какая блажь – все оказалось намного проще. Я впервые за весь свой сознательный возраст почувствовал, что такое свобода, пусть даже и не вся, а самый краешек, но настоящая, крепкая и вкусная свобода. И в пику целой куче неписаных правил московских старателей, всех традиций, что были вынесены еще с той Зоны, я сам выбрал себе новое имя. И оно прижилось.

Теперь я Фрилансер. Или просто Ланс, хотя такое сокращение мне не совсем по душе. Вольный стрелок. Или просто сталкер, бандит и мародер с точки зрения власти, а на самом деле просто городской старатель подобно сотням других рисковых парней, то и дело мотающихся в Город…

Этот заказ я, как и большинство других похожих заданий, получил у Гены Ботаника. Бывший чемпион «вовки» российского масштаба, на счету которого был даже международный турнир, бывший же системный администратор нашей бывшей конторы, программер-самоучка и опять-таки бывший школьник-вундеркинд, чьи математические способности удивляли даже профессоров. И в какой-то степени неудачник – бесконечные часы онлайн-сражений за огромным трубочным монитором посадили зрение, вследствие чего Гена обзавелся большими очками, добавившими ему какого-то академического шарма. Феноменальное математическое дарование с возрастом почему-то стало просто дарованием – хорошо «рубил» Ботаник в математике и физике, очень хорошо, но уже на уровне обычного специалиста – выпускника технического вуза, кем он, собственно, и являлся. Про контору вообще молчу – в этом плане мы друг от друга не отличались, разве что я уволился сам, а его уволили со всеми вместе, причем даже без копейки расчета. И болтались мы с Геннадием, с которым успел я сдружиться за время работы, где-то с полгода по общагам, знакомым и, наконец, на квартире сводного братца. Ботаник характер брата долго выносить не смог и, когда появились деньги, снял в Подмосковье облезлую однушку, куда со временем перебрался и я. Причем эти самые деньги появились не без моего участия – Гена нашел заинтересованных лиц, а я, соответственно, сделал свой первый фриланс…

На этот раз клиентов было трое. Две интеллигентного вида старушки, похожие друг на друга как сестры-близнецы – я так сначала и подумал. Виолетта и Ангелина Владимировны и впрямь были сестрами, но с разницей в два года. Третьим был их племянник Павел Михайлович, тощий, с намечающейся лысиной мужчина лет пятидесяти, с мелкими, суетливыми движениями рук и бегающим взглядом. Особенно почему-то запомнился старый, почти потерявший форму берет, который он поспешно снял и разминал в руках все время разговора.

– Здравствуйте, молодой человек, – тихо и как-то мягко поприветствовала меня старшая, Виолетта Владимировна. – Геннадий Сергеевич… порекомендовал обратиться к вам. Видите ли…

– У нас есть некоторый… интерес в отцовской квартире, – перебил ее Павел. – Она находится… как бы вам сказать…

– Догадываюсь, – кивнул я.

– Да-да, верно, там. К сожалению, получилось неприятное недоразумение…

– Мы были у родственников в Германии, когда все это произошло, – продолжила Виолетта. – Дочь, знаете ли, вышла замуж за немца, да, очень хорошего человека, и пригласила нас в гости… буквально на месяц. Там из новостей мы узнали, что Москва была эвакуирована, кажется, из-за какой-то то ли эпидемии, то ли аварии. Мы так и не поняли, от чего именно. Новость показывали по всем каналам, но дикторы как-то невнятно говорили о причинах – то техногенная катастрофа, то какая-то болезнь, заражение. Мы, конечно, сразу вылетели обратно, но в Москву попасть не смогли.

– Что неудивительно, – печально вздохнул Ботаник.

– Ничего не получилось. В город не пускали военные, да еще какие-то ужасные слухи, полная неразбериха во всем, и от нас отмахивались повсюду, даже не выслушивая. Это был какой-то кошмар, – добавила Ангелина Владимировна. – Только спрашивали, не остался ли кто дома. Нет, конечно… Миша умер за три года до эвакуации, сердце, и было ему уже восемьдесят семь, он старший в семье… и тогда нами больше никто не интересовался. Нам пришлось уехать – кончались наличные деньги, гостиницы же были непомерно дороги. Три с половиной года мы прожили в Германии, оформили там гражданство…