В разреженном воздухе
Шрифт:
«Вначале мне показалось, что я сплю, — рассказывал Бек. — Придя в себя, я подумал, что лежу в кровати. Я не чувствовал ни холода, ни какого-либо неудобства. Я повернулся на бок, открыл глаза и сразу увидел свою правую руку, торчащую прямо перед лицом. Тогда я понял, что ужасно обморожен, и это вернуло меня к действительности. В конце концов я очнулся настолько, чтобы уразуметь, что попал в дерьмовую ситуацию и на помощь рассчитывать не приходится, а лучшее, что я могу сделать, — это помочь себе сам».
Несмотря на то, что Бек ничего не видел правым глазом, а левым был в состоянии различать окружающее приблизительно в радиусе метра, он начал движение прямо против ветра, сделав правильный вывод о том, что лагерь
Мы с Хатчисоном находились в нашей палатке, прослушивая радиопереговоры с Робом Холлом на Южной вершине, когда в палатку, запыхавшись, вошел Берлесон. «Доктор, нам очень нужна ваша помощь! — кричал он Стюарту еще из-за двери. — Хватит заниматься чепухой. Только что пришел Бек, и он в плохом состоянии». Онемевший от известия о чудесном воскрешении Бека, обессиленный Хатчисон выполз наружу в ответ на призыв о помощи.
Он, Этанс и Берлесон разместили Бека в незанятой палатке, затолкали его в два спальных мешка, положили туда же несколько бутылок с горячей водой и дали ему кислород. «В тот момент, — признается Хатчисон, — ни один из нас не думал, что Бек переживет эту ночь. Я едва смог нащупать пульс в его сонной артерии, это был пульс умирающего человека. Он был тяжело болен. И даже если бы он дожил до утра, я не мог представить себе, как мы будем его спускать вниз».
К этому времени три шерпа, которые ушли наверх, чтобы спасти Скотта Фишера и Макалу-Го, вернулись в лагерь вместе с Макалу; они оставили Фишера на выступе, на высоте 8300 метров, заключив, что спасти его нет возможности. Однако, увидев, что Бек вернулся в лагерь после того, как его оставили умирать, Анатолий Букреев не пожелал раньше времени считать Фишера мертвым. В 17:00, при усиливающемся урагане, русский направился вверх один, чтобы попытаться спасти Скотта.
«Я нашел Скотта около семи часов вечера, может быть в семь тридцать или в восемь, — говорит Букреев. — Было уже темно. Ураган был очень сильный. Кислородная маска была на лице у Фишера, но баллон был пуст. Рукавиц на нем не было; руки были полностью обнажены. Молния пуховика была расстегнута и плечи открыты, одна рука торчала наружу. Я не мог ничем помочь. Скотт был мертв». С тяжелым сердцем Букреев прикрыл лицо Фишера рюкзаком, словно саваном, и оставил его на том выступе, где он лежал. Затем он забрал фотоаппарат Скотта, его ледоруб и любимый карманный ножик, который позже Бейдлман отдаст девятилетнему сыну Скотта в Сиэтле, и начал спускаться в бурю.
Ураган, разгулявшийся в субботу вечером, был даже сильнее того, что накрыл седловину в предыдущую ночь. К тому времени, когда Букреев вернулся вниз в четвертый лагерь, видимость упала до нескольких ярдов, и он с трудом нашел палатки.
Впервые за тридцать часов вдохнув баллонный кислород (благодаря экспедиции IMAX), я впал в мучительный, судорожный сон, несмотря на шум, производимый свирепо хлопающими на ветру палатками. Вскоре после полуночи, когда мне привиделся ночной кошмар об Энди — он падал вниз вдоль стены Лхоцзе по свисающей веревке, требуя от меня ответа, почему я не удержал ее второй конец, — меня вдруг разбудил Хатчисон. «Джон, — кричал он сквозь рев урагана, — меня беспокоит наша палатка. Как ты думаешь, она выдержит?»
Я с трудом всплывал из глубин тревожного сна, подобно тому как утопающий человек поднимается на поверхность океана, и мне потребовалось какое-то время, чтобы сообразить, почему Стюарт так взволнован: ветер разорил половину нашего укрытия, и оно неистово сотрясалось от каждого последующего порыва ветра. Несколько
Мы со Стюартом собрали наши ботинки и всю одежду, а затем разместились с подветренной стороны палатки. Усевшись напротив поврежденных шестов, в последующие три часа, несмотря на предельную усталость, мы сопротивлялись урагану, поддерживая истерзанный нейлоновый купол так старательно, словно наши жизни зависели от этого. Я представлял себе Роба наверху, на Южной вершине, на высоте 8740 метров, без кислородной поддержки, совершенно беззащитного перед жестокостью этого шторма, не имеющего никакого укрытия, — это было так невыносимо, что я пытался не думать о нем.
Перед самым рассветом воскресенья, 12 мая, у Стюарта закончился кислород. «Без кислорода мне стало по-настоящему холодно, — говорит он, — я начал терять чувствительность в руках и ногах. Я боялся, что могу соскользнуть в пропасть при спуске, что буду вовсе не в состоянии спускаться вниз с седловины. Я боялся, что если не пойду вниз этим утром, то не спущусь уже никогда». Отдав Стюарту свой кислородный баллон, я перерыл все вещи вокруг нас, пока не нашел другой баллон с остатками кислорода, и тогда мы начали готовиться к спуску.
Когда я рискнул выйти наружу, то обнаружил, что по крайней мере одну незанятую палатку унесло ветром с седловины. Затем я заметил Энга Дорджа, стоящего одиноко на ужасающем ветру и безутешно рыдающего из-за потери Роба. После экспедиции, когда я рассказал его канадской подруге Марион Бойд о горе Энга, она объяснила, что «Энг Дордж считает своим предназначением в этом воплощении обеспечивать безопасность людей — мы с ним много говорили об этом. Это является самым важным для него в рамках религии, которую он исповедует, и определяет условия его следующей жизни [59] . Даже несмотря на то, что Роб был руководителем экспедиции, Энг Дордж считал, что он несет ответственность за безопасность Роба, Дуга Хансена и остальных. Поэтому когда они погибли, то хоть он и не мог им помочь, но брал вину на себя».
59
Набожные буддисты верят в то, что все праведные поступки зачитываются им в так называемый сонам. Когда сонам достаточно большой, это дает право его владельцу выйти из круга перерождений и вознестись навсегда из этого мира боли и страданий.
Боясь, что Энг Дордж потерял рассудок настолько, что может отказаться идти вниз, Хатчисон умолял его начать спуск с седловины немедленно. Тогда в 8:30 утра, полагая, что Роб, Энди, Дуг, Скотт, Ясуко и Бек погибли, ужасно обмороженный Майк Грум заставил себя выйти из палатки, решительно организовал Хатчисона, Таска, Фишбека и Кейсишка и повел их вниз с седловины. В связи с отсутствием других проводников, я вызвался выполнять эту роль и шел заключающим. Когда наша унылая группа, выстроившись гуськом, медленно уходила из четвертого лагеря, я посчитал себя обязанным сделать последний визит к Беку, который, как я полагал, умер этой ночью. Я нашел его палатку смятой ураганным ветром, а обе двери были широко распахнуты. Однако когда я заглянул внутрь, то был шокирован, обнаружив, что Бек все еще жив.