В руках дьявола

Влад Мэри

Плётка извивается в воздухе, опускается на мою влажную кожу и сдирает с неё верхний слой. Адски больно. Но мы же в аду. Разве здесь бывает по-другому?

— Ничтожество вроде тебя не достойно дышать одним воздухом с Никки. И я с удовольствием исправлю эту ошибку природы.

Его слова и второй удар не лишают меня сил, хотя должны бы. Но это действует отрезвляюще. Я не только дышал с Никки одним воздухом. Я был с ней. Во всех смыслах. И буду, если смогу отсюда выбраться.

В голове всплывают слова Люциана. Он сказал, что я могу закончить

это, перестав винить себя в убийстве моей семьи. Выходит, это не что иное, как самобичевание? Неужели всё закончится, если я разрешу себе сбросить груз вины и прекращу думать, что заслужил всё это?

Не знаю, но стоит проверить. Может, я и спровоцировал Марсело, но свой выбор он сделал сам. Я не заставлял его. Не я убил своих родных. Это сделали люди Марсело по его приказу. Это он должен отвечать за то, что с ними случилось, а не я. На моём счету числится много грехов. Но гибель моей семьи не входит в их число.

За мгновение до третьего удара я приказываю себе встать. Плеть ударяется о пол, и Марсело обсыпает меня проклятиями. Но я не мальчишка-оборванец, каким был тогда. Пусть я и нахожусь в том слабом теле, но мои навыки никуда не делись. Физическая сила не всегда становится решающим фактором.

Наклоняюсь, хватаю хлыст и резко вырываю плеть из рук Марсело. Его телохранители бросаются на меня. Я так зол, что не отдаю себе отчёта в том, как расправляюсь с ними. Стоит кому-то из них упасть замертво, его тело испаряется. Но я не удивляюсь этому. Они давно мертвы. Это лишь иллюзия. Хоть и очень правдоподобная.

Оглушив Марсело, я подхожу к своей семье и развязываю их. Сестра, рыдая, падает в мои объятия, отец с матерью стоят в двух шагах от нас.

— Я так испугалась, — шепчет Адриана. — Так испугалась. Что ты натворил, Демиан?

— Ничего такого, из-за чего он имел право сделать то, что сделал.

— Тебе бы одеться, сынок, — произносит отец.

Высвобождаюсь из рук Адрианы и разворачиваюсь к ним.

— Вам нужно уходить, — говорю, смотря прямо ему в глаза. — Идите домой. Никто не узнает о том, что произошло. Теперь всё будет хорошо. Марсело Гонсалес больше не причинит вам вреда. Никогда.

— А как же ты? — мягко спрашивает мама. — Ты разве не пойдёшь с нами?

— Я приду позже. Успею к ужину.

— Только не опаздывай. Я приготовлю твоё любимое жаркое, — она проводит ладонью по моей щеке, и глаза начинает щипать.

Адриана встаёт рядом с ними. Отец обнимает её одной рукой, а мама кладёт голову ему на плечо.

— Я люблю вас, — шепчу. — И я так виноват перед вами.

— И мы тебя любим. Всё в порядке, Демиан. У нас всё в порядке.

Они улыбаются. Не паникуют. Не задают вопросов, которые задали бы, если были бы реальными. Даже не выходят за дверь. Просто растворяются в воздухе, оставляя меня с Марсело наедине.

Я становлюсь его тюремщиком и палачом. Но не позволяю ему умирать. Ни сегодня, ни завтра, ни через много… много дней.

Здесь нет воды и еды. Я не помню, когда последний раз спал. Да и нужно ли мне всё это?

Сейчас для меня существуют лишь плётка и тот, кто обрёк моих любимых на ужасную мучительную смерть. Он заплатит за всё. Он уже платит. А я постепенно теряю себя. Что от меня останется, когда Люциан наконец соизволит меня отсюда забрать? Если вообще заберёт.

Он не называл сроков. Сказал лишь, что я должен пройти испытание, прежде чем мы скрепим наш договор. Неужели моё испытание ещё не окончено? А что, если я не справлюсь? Вдруг это ловушка и я застрял тут навечно? Тогда Люциан не поможет Никки расправиться с Луисом, и все, кто мне дорог, погибнут.

Границы между днями всё больше стираются. Я уже не чувствую бег времени. К тому же я уверен, что здесь оно течёт совершенно по-другому. На земле может пройти лишь час, а тут — столетия. И наоборот.

Я начинаю забывать. Моя прежняя жизнь становится такой же иллюзорной, как и истязание Марсело. Ничего не существует для меня. И существую ли я? Может, я давно умер? Тогда зачем всё это? Что случится, если я просто остановлюсь? Я ведь не обязан истязать Марсело. Я делал это, потому что сам хотел. Но мне больше не хочется. Теперь всё кажется бессмысленным.

В тот миг, когда я отбрасываю плётку, сзади раздаётся насмешливый вопрос:

— Стало лучше?

— Что тебе нужно, Люциан? — спрашиваю вместо ответа и разворачиваюсь.

— Поверь, мне и самому жаль отрывать тебя от столь увлекательного занятия, — он театрально вздыхает и сразу же расплывается в ослепительной улыбке.

— Ты это так называешь?

— Ты получил желаемое, разве нет? Сколько лет ты жаждал мести, Демиан? Считай, это мой тебе подарок.

Из меня вырывается саркастический смешок, но Люциан не обращает внимания на мой враждебный настрой.

— Ты понял, как выбраться из ловушки разума, и теперь мы можем поговорить. Хотя, признаюсь, я впечатлён тем, что и как ты с ним делаешь, — Люциан указывает на израненного Марсело. — В тебе есть потенциал. Ты мог бы обрести бессмертие и работать на меня. Здесь. И там. Только скажи, и тебя внесут в список. Никто не оборвёт твою смертную жизнь. Ты проживёшь её, а потом перевоплотишься в нечто иное. Аванс предусмотрен, проси что хочешь. Я нечасто делаю такие предложения. Из рода людей ты первый, кто его от меня получил.

— Уговор был не такой.

— Ты, наверное, голоден, — переводит он тему. — Предлагаю продолжить разговор в более приятной обстановке. О Марсело есть кому позаботиться, не переживай. Он здесь на особом счету.

Люциан едва успевает закончить фразу, а я уже сижу на мягком стуле. Чистый, одетый и, что немаловажно, в своём реальном теле. Мои раны зажили, боль ушла, а в голове постепенно проясняется. На столе стоит столько еды, что глаза разбегаются. Но мне нужна вода.

— Здесь нет воды, Демиан, — Люциан присаживается напротив меня. — Могу предложить вина.