В русском лесу
Шрифт:
— Смею заметить, — красный от смущения, выговорил Романыч. — Вы не вполне разумеете.
— Может быть, все может быть, — спокойно выговорил редактор. — Но за газету отвечаю я, а не вы. Мне доверено...
На этом разговор с редактором был окончен. Автор и его духовный наставник обескураженные удалились Павел Барсагаевич велел секретарше вызвать одного из своих доверенных помощников. Помощник, длинновязый, красивый молодой человек по фамилии Плуталов, явился. Павел Барсагаевич рассказал ему о жестянщике и учителе истории, приходивших к нему с рукописью — о дураках.
— О дураках? — вскричал, смеясь, доверенный, помощник Плуталов. — Так-таки и написали о дураках? Иль, может, аллегория?
—
— Ох-ох, — смеялся, хватаясь за живот, Плуталов. — Подумать только!..
На этом история с рукописью об юродивых не заканчивается, а, пожалуй, только начинается. По пути из редакции в бывшеархимандритский дом Романыч возмущался, размахивал ручками, называл редактора дураком и угрожал, воздевая кверху указательный палец: ну, смотрите, вы еще покаетесь! Вот как опубликуют нашу книгу в столице, так вы хватитесь, да поздно будет. Близок, черт возьми, локоть...
Мысль о публикации книги в столице, само собой разумеется, не могла Кириле не понравиться. Он живо поддержал мнение Романыча и даже высказал свое: незачем было ходить в газету, наперед надо было знать... Другое дело — столица, там разберутся...
Оказало — сделано, можно было в тот же день выслать рукопись, сходить на почту и выслать. Но не таков был Романыч, к любому делу он подходил с осторожностью, основательностью, присущей любому историку, не торопясь. Несколько дней он медлил, размышляя. Он выбирал издательство, он продумывал содержание письма, которое следовало вложить в папку, чтобы редакция прочла и заинтересовалась рукописью. Наконец и издательство выбрано, и письмо составлено и прочитано вслух. Вот его текст:
«Дорогое издательство! Я по специальности жестянщик и трубных дел мастер, рабочий «Бытснаба». Но я, кроме того, занимаюсь историей. Я изучил многие материалы о нашем древнем городе Тарасове и отразил в своем сочинении одно любопытное явление — юродство, которому были подвержены в течение трех веков с лишним многие личности. Прошу вас обратить внимание на мою рукопись и, по возможности, издать ее отдельной книгой и в массовом порядке, так как охота, чтобы о нашем городе Тарасове и юродивых, что сидели на белом камне у въезжих ворот и вещали правду и справедливость, знало как можно больше людей. С уважением Кирила Масленников».
Письмо вложено в конверт, конверт помещен в книгу, книга-рукопись завернута в серую бумагу и обвязана шпагатом. Совместно Кирила с Романычем отнесли бандероль на почту, сдали ее, получив квитанцию. Оба были довольны собой и уверены в успехе. Оба радовались и удивлялись, зачем им нужно было ходить в местную редакцию, тогда как на свете существуют издательства, которые печатают разные интересные книги...
Послав рукопись, Кирила с Романычем ждут ответа, у них только и разговоров что о книге. Они уже видят ее: в жесткой красивой обложке, с рисунками. Как только книга будет издана, так о ней примутся печатать многие газеты отзывы, хвалить автора Кирилу Масленникова. Тогда и редактор Павел Барсагаевич изменит свое отношение к книге и тоже напечатает хвалебный отклик. Слава славой, но и гонорар будет уплачен, тогда Кириле следует подумать, работать ли ему в «Бытснабе» или заняться только творчеством...
Кирила с Романычем мечтали, а жизнь катилась своим чередом. Начальник «Бытснаба» вызвал Кирилу и высказался перед ним без обиняков.
— Я давал вам, Масленников, поблажку, — строго выговорил он, —
Выслушав начальника «Бытснаба», Кирила почувствовал себя обиженным, но смолчал. Он снова принял из рук диспетчера пачку заявок и нарядов и отправился по адресам, вооружившись киянкой и молотком. Однако уж не с прежним старанием он работал, часто отдыхал, сидел с мечтательной улыбкой на лице без дела, глядя в одну точку. Его спрашивали — отвечал не сразу, думая о своем. То, бывало, выполнял нормы и даже перевыполнял, а тут даже половину дневного задания не мог осиливать. Мешали ему, кроме бессмысленного сидения и глядения в одну точку, еще и разговоры со стариками и старухами о старине, которые он записывал в блокнот. Над ним посмеивались, иные — ласково, иные — с раздражением, будто он разговорами причинял кому-то вред. Многие клиенты оставались им недовольны: то заклепки не так поставит, то труба только что отремонтированная задымила. Совсем испортился работник. Само собой разумеется, о своих недовольствах клиенты сообщали начальнику «Бытснаба», и тот вызвал Кирилу и предупредил его: если он не исправится, он будет уволен как бракодел. Предупреждение было серьезное, но Кирила не спешил с исправлением. Да и не в силах он был исправиться: он совсем потерял интерес к жестяному и трубному делу. Витая в облаках, он думал о писательской славе.
Между тем ответа из столицы долго не было. Мучась нетерпением, Кирила вместе с Романычем каждый день ходили на почту, интересовались: не завалилось ли где ненароком из столицы письмо? Очень они письма дожидаются. Им отвечали: почта работает исправно, поступит письмо — им принесут...
— Без задержки, вы уж постарайтесь, голубушки, без задержки, — ласково уговаривал Романыч почтовых женщин. — Очень нетерпеливо мы ждем, судьба жизни решается.
Письмо наконец пришло. Оно пришло вместе с рукописью, на которой значилось «вх» и «исх», что обозначало входящую и исходящую нумерацию. На белом, с красивым фирменным знаком листе значилось:
«Уважаемый т. Масленников, ваша рукопись нам не подходит по своей ненаучности. Зав. отд. Марокуш».
Удар грома средь ясного неба не так бы ошарашил старого учителя истории и жестянщика, как этот краткий, невежливый, жесткий ответ. У Романыча затряслись руки, он побледнел. Кирила, наоборот, покраснел как рак от охватившего его волнения. Он поднял выпавший из рук Романыча лист и перечитал: «не подходит...» Как же так, почему? Так складно и хорошо написано, без выдумок, по документам, — почему же ненаучно, почему?
Романыч не хотел смириться с несправедливостью по отношению к талантливой и нужной, как он полагал, книге и решил предпринять соответствующие меры. В нем заговорил идеологический боец. Он написал жалобу на редактора местной газеты, который «не разбирается в истории». Он пожаловался в высокие инстанции: и на зав. отд. Марокуш, обвинив его в невежестве. Он выслал рукопись в другое издательство. Он посоветовал Кириле уволиться с работы и серьезно взяться за литературу. Жить не на что! — не беда, его пенсия выдюжит, она у него полная, а иждивенцев ни одного. Безболезненно для себя Романыч прокормит начинающего писателя, ущемив себя только, может быть, в одном — покупке новых книг. В ответ на его доброту и заботу Кирила должен в два-три раза усилить литературный труд. Кирила согласился и немедля принялся сочинять новую книгу.