В садах чудес
Шрифт:
— Вас спрашивают, — в двери остановилась фрау Минна. — Я говорила, что вы заняты, но они настаивают…
Спрашивают? Регина? Они? Кто с ней? Или… полиция?
— Это господин Александер и с ним еще один ваш друг, — продолжала фрау Минна.
— Да, да. Конечно, пусть войдут. Я тут немного вздремнул, устал, — ему показалось, что квартирная хозяйка тоже почему-то огорчена или недовольна приходом Алекса.
Алекс и Михаэль ворвались в его комнату, принеся с собой сырой запах промозглого зимнего вечера.
— Ты что, — встревоженно начал Алекс, присаживаясь на край постели, — заболел?
— Где
«Чудесная мизансцена! — пришло в голову Паулю. — Жаль только нет подноса с жареной уткой и ячменным пивом! Или это была жареная гусятина?»
Ему уже казалось, что вся эта тяжеловесная неуклюжая действительность, всегда окружавшая Пауля Гольдштайна, теперь, когда выход в иную реальность так облегчился, сделалась ему совершенно невыносимой. Он чувствовал, что вот-вот утратит контроль над собой и попросту выгонит приятелей. Но, конечно, он этого не сделал. Он сел на кровати, спустил ноги вниз.
— Я здоров. Совершенно здоров. Только… Вы-то поймете. Пишу тут одну вещицу… Занятную… Честно, я бы угостил вас кофе, но не могу отрываться. Вот даже сейчас сижу, говорю с вами, а все куда-то улетучивается, — он пошевелил пальцами, чуть приподняв правую руку.
Оба приятеля смотрели на него с любопытством.
— Послушай, Пауль, — заметил Алекс. — Ты не пробуешь ли ширяться морфином? Не советую, друг. Тебе, во всяком случае, не советую. У тебя не тот тип характера.
— Тип характера! — Михаэль усмехнулся. — А в самом деле, ничего такого, Пауль? Может быть, нужна помощь?
— Да нет же! — Пауль, изнемогая, откинулся к стене. — Я ведь все вам объяснил. Ну, не сердитесь! Правда, лучше оставьте меня сейчас. Когда закончу, вы все увидите. И… за мной бутылка шампанского.
— Пойдем, — сказал Алекс, решительно поднимаясь. — Вероятно, это называется приступом вдохновения. Но, кажется, наша помощь здесь не требуется.
— Позвони мне, когда придешь в себя, — бросил Михаэль в дверях, поглядев на Пауля немного насмешливо.
Испытывая чувство вины, Пауль вопреки своему желанию проводил их в прихожую.
Попрощавшись с друзьями, он вернулся к себе и плотно прикрыл дверь.
Лег на постель с колотящимся сердцем. Даже не стал раздеваться. Стало немного страшно. Он просто лежал на постели с закрытыми глазами. Та, желанная реальность не желала нисходить на него. Он готов был заплакать. Ему казалось, что если это не произойдет, он покончит с собой, перережет себе вены, решится на все.
Но оно пришло. Он ощутил блаженное расслабление тела. Темноту комнаты заполнял теплый свет солнечного нездешнего дня.
Глава шестнадцатая
День
Они, Сет Хамвес и Йенхаров, стояли на холме. Белый холщовый передник-повязка подчеркивал юношескую стройность Сета. Внизу величаво катил свои воды могучий Нил. Они готовились спуститься.
— Сети, если отец спросит, где я был, — Йенхаров тронул брата за локоть, — скажи, что мы читали папирусы в храме Тота, в том, что на Южном холме. Ладно?
— Да ну, Хари, зачем нам лгать по такому незначительному поводу! В конце концов я только что поправился от тяжелой болезни и могу себе позволить немного отдохнуть. А ты имеешь полное право сопровождать меня. А ложь мы припрячем про запас. Должна
— Согласен! — Йенхаров засмеялся в ответ.
Они побежали с холма наперегонки. Прыгнули на песчаный берег. Вдали виднелись корабли под яркими пестрыми парусами. Сет Хамвес знал эту реку. Он знал, что у него с Хари есть свое местечко для купания; знал, что вон та отмель опасна, там бывают крокодилы; а вон то место — слишком глубокое.
Они сбросили передники и пустились вплавь, сильно загребая руками, отворачивая голову от волны. Потом вернулись на уединенный берег и разлеглись голые на песке. Никогда и никого Пауль не любил так, как этого мальчика Йенхарова. Он рос единственным ребенком, вечно раздраженным тревожными заботами о нем многочисленных родственников. В сущности, единственное чувство, которое он испытывал к отцу и матери, было чувство вины. Они любили его и заботились о нем, он не любил их, не мог заставить себя любить их, и потому чувствовал себя виноватым. Потом пришла первая влюбленность, потом многочисленные любови и увлечения. Но сейчас он понимал, чего ему не хватало — бескорыстия. Своего младшего брата Йенхарова Сет Хамвес любил бескорыстно. Можно ли испытывать такую любовь к женщине?
Сет закрыл глаза. На теплом песке, овеваемое приречным ветерком, тело дышало каждой своей клеточкой.
Бескорыстие… Возможно, это такая же тайна, как и познание. Знания Сета Хамвеса и Пауля Гольдштайна не совпадали. Пауль знал много такого, о чем Сет и понятия не имел. Но и, напротив, многие познания Сета не были известны Паулю. Но главное — их обоих мучила одна и та же мысль о странности самого процесса познания.
«Что толку с того, что я целыми днями развертываю папирусы и читаю, читаю, читаю. Я исходил все храмы в округе, прочел все надписи. Но что же я узнал? Сказания о древних божествах, занимательные истории, описания того, как надо излечивать недуги… Но где же огромное всеобъемлющее знание? Знание, которого жаждет моя неспокойная душа… Или, быть может, я спесив и заносчив? Ведь есть и еще познания, которыми овладевают руки человека, когда научаются строить плотины, лечить, ковать железо… Ах, но ведь и эти познания — всего лишь малая частица чего-то большого…»
— О чем ты задумался, Сети? — теплая, с налипшими песчинками, ладонь младшего брата легла ему на грудь.
— Так, лежу и думаю.
— Ты такой умный. Так много всего знаешь. Ты был во всех окрестных храмах. А я лентяй, мне бы только играть на флейте, купаться в реке да бродить…
— Возможно, ты избрал лучшее, что есть в этой жизни, — не открывая глаз, проговорил Сет Хамвес.
— Ты даже защищаешь меня так по-умному!
— Такой уж я! — Сет улыбнулся.
По шороху песка он понял, что Хари поднялся.
— Вон корабль Дутнахта отплывает, — раздался его звонкий голос.
— Не говори мне об этом человеке, — Сет открыл глаза.
— Ты считаешь его дочь некрасивой?
— Какое мне дело до его дочери!
— Но ведь еще когда вы были маленькие, отец и Дутнахт договорились, что вы поженитесь, когда вырастете.
— Но ведь нас самих тогда не спрашивали, ни меня, ни ее.
— По-моему, она согласна. Ты ей нравишься.
— Она тебе это говорила?
— Нет, я слышал, как Дутнахт это говорил нашему отцу.