В семье не без подвоха

Жукова Юлия Борисовна

– Ничего нового. Иди, твоя очередь.

Идти мне очень не хочется – во-первых, тревожно оставлять Азамата в таком состоянии, во-вторых, ни малейшего желания узнавать очередную гадость. Алэк, тоже почуяв неладное, начинает хныкать, Кир настороженно озирается. Алтонгирел подходит и кладет руку Азамату на плечо.

– Иди, Лиза, я за ними прослежу. Давай сюда князя.

Я неохотно выпутываюсь из слинга. Алэк на руках у духовника насупленно замолкает и поглядывает на меня, как на предателя. Из комнаты раздается нетерпеливый

стук, и я иду внутрь, расстроенная и сбитая с толку.

Ажгдийдимидин сидит и черкает что-то в блокноте. Стоит мне сесть, как он тут же выдает мне листок с вопросами.

«Как долго ты сможешь это терпеть?» – гласит первый из них.

Поднимаю растерянный взгляд на духовника.

– Что терпеть?

Он кривится, мол, не притворяйся, что не понимаешь.

– Кира? – уточняю я.

Духовник невнятно кивает, дескать, можно и так сказать.

– Ну, я знаю, что будет трудно, – начинаю я. – Уже очевидно, что у него непростой характер, и вообще ему в жизни тяжело пришлось, он не ждет от нас ничего хорошего…

Старейшина отмахивается от меня, мол, не по делу говоришь. Снова берет блокнот и строчит:

«Ты согласилась молчать ради мужа. Насколько хватит твоего терпения?»

Пожимаю плечами.

– А почему вы думаете, что мое терпение когда-нибудь обязательно кончится? Ну был один ребенок, стало два. Я по-любому собиралась еще рожать.

Ажгдийдимидин хмурится, изучая мое лицо, как будто пытается проникнуть в мысли. Может, и на самом деле проникает. Подумав, принимается за новую записку:

«Когда-нибудь при ссоре ты забудешься и выкрикнешь всю правду в лицо Азамату при всех. Лучше решить этот вопрос сейчас».

Нет, мыслей моих он явно не видел.

– Во-первых, – обстоятельно отвечаю я, – мы никогда не ссоримся прилюдно. Во-вторых, я не вижу ничего плохого во внебрачных детях и не стану использовать это как оскорбление. А в-третьих, что вы предлагаете? Стереть мне память?

Старейшина задумывается, постукивая пальцами по подлокотнику. Потом привлекает мое внимание к листочку с вопросами. Я читаю второй.

«Ты полагаешь, что человек, неспособный сохранить свою честь, может править планетой?»

– А что, – отвечаю вопросом на вопрос, – мнения Ирлика по этому поводу вам недостаточно?

Духовник продолжает выжидательно смотреть на меня. Ладно, отвечу.

– Азамат не виноват, что так получилось. Он не мог знать о Кире и ничего не мог сделать. Ирлик же вам сказал, что это какой-то другой бог все так устроил, чтобы ему подгадить. По-моему, чести моего мужа от этой истории ничуть не убыло.

Ажгдийдимидин продолжает смотреть на меня своим неприятным рассеянным взглядом, потом кивает на листок.

«Ты уверена, что мальчик и повитуха смогут сохранить тайну?»

Что-то мне начинает это надоедать. Просматриваю остальные вопросы.

«Убеди меня, что не наймешь знающего, чтобы вернуть память Алансэ, если поссоришься с мужем».

«Что

еще ты готова вытерпеть от мужа? Почему?»

«Только ли ради него ты согласилась выдумать эту ложь или просто боишься, что придется покинуть Муданг? Что тебя здесь держит?»

– У вас какие-то странные вопросы, – замечаю. – Мне казалось, духовник нужен для того, чтобы успокаивать душу человека. А вы сначала Азамата растоптали, а теперь меня допрашиваете, как на суде. Я, честно говоря, надеялась, что вы посоветуете, как обращаться с Киром, чтобы он к нам быстрее привык.

Старейшина устало вздыхает и пишет:

«Не учи меня моему делу. Меня волнуют последствия для планеты. Мальчишка – вообще не твоя забота, а мужа. Продолжай отвечать».

Изумленно поднимаю брови. Мне казалось, Ажгдийдимидин разбирается в людях и лично во мне.

– Нет, – мотаю головой. – Любая забота Азамата – это моя забота. И уж новый ребенок в семье – тем более! Да и потом, вы хотите сказать, что дали какие-то советы Азамату? Судя по его виду, когда он от вас вышел, вы только и делали, что его ругали. Это, конечно, гарантирует планете светлое будущее.

Ажгдийдимидин поджимает губы. Я внезапно вижу его не как великого духовного наставника, всемогущего проводника воли богов, а просто как человека, делающего свою работу. Он невысокий, седой, хотя лицо нестарое. Морщины на лбу, а вокруг глаз нету, наверное, потому что эти глаза большие и всегда очень широко открыты. Бледный и тощий, с неухоженными руками, что для богатого муданжца с гласным именем вообще нонсенс. Одежда на нем вся дареная и дорогая, но сидит плохо, и зеленый цвет ему не идет.

Он устало берется за ручку и долго пишет, прежде чем предъявить мне бумажку.

«Я самый могущественный из живущих Старейшин. Вся планета на моей ответственности. Я не могу себе позволить разбираться с вашими мелкими затруднениями, когда под угрозой положение Императора. Я взял вас под опеку, потому что Алтонгирел не справлялся, а между ним и мной никого нет. Если тебе нужен совет, как обращаться с ребенком, спроси Унгуца, у него, в отличие от меня, были свои дети, и он не презирает Азамата за этот безнравственный поступок».

– Унгуц все знает? – уточняю я.

«Догадывается», – черкает духовник.

– Так вы… презираете Азамата? – продолжаю осмыслять написанное.

Ажгдийдимидин некоторое время сидит неподвижно, глядя в одну точку. Потом пишет:

«На Муданге внебрачный ребенок – это большой грех. Унгуц долго жил на Гарнете, может думать иначе. Я – нет».

– Вот как… – бессмысленно отвечаю я. Вообще, это все неудивительно. Ажгдийдимидин до сих пор показывал потрясающую широту кругозора для человека, ни разу не видавшего иностранца. У всех есть свой предел. Не уверена, что, например, моя бабушка смогла бы принять некоторые муданжские нормы поведения. Что ж, ладно, будем разбираться самостоятельно.