В сердце Антарктики

Шеклтон Эрнест Генри

По мере того как мы продвигались с санями ранним утром 30 ноября, встречавшиеся по пути ледяные гребни становились все выше и круче. Нам приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы втаскивать сани по крутым склонам. Сани сносило в сторону, так как мы тащили их по склону наискосок. Ветер, дувший с плоскогорья нам в бок, усилился и достигал скорости 25–30 километров в час; при этом он нес тучи снега. Впрочем, к 10 часам ветер и метель прекратились, и погода стала теплой, солнечной.

Теперь ледник расстилался перед нами, как огромное волнистое море зеленоватого льда, местами с высокими, как бы мраморными насыпями фирна, похожими на железнодорожные. К сожалению, направление их было почти перпендикулярно нашему пути. По мере продвижения к северу волнистость ледника делалась все более и более выраженной, а фирновые насыпи становились выше и круче. Они были теперь окаймлены обрывами высотой в 12–15 метров с нависающими карнизами плотного снега. Эти обрывы были обращены к северу. Глубокие провалы, образуемые ими, представляли серьезное препятствие для продвижения, и нам

пришлось сделать несколько длинных обходов, чтобы избежать их. Исследуя один из таких провалов, я пришел к заключению, что, по-видимому, они возникают следующим образом: сперва поверхность льда образует сильно выдающиеся складки вследствие поступательного движения ледника и, вероятно, вследствие различной степени встречаемого сопротивления трения. Таким способом, образуется ряд волн. Затем вершина каждой из них поднимается все выше и выше благодаря накоплению снега, частью приносимого западно-северо-западным ветром, дующим с плоскогорья, частью – отлагаемого южными снежными бурями. Эти две слагающие и производят такие нависающие обрывы, обращенные к северу. По той или иной причине, но снег не отлагается на дне углублений между волнами льда. Возможно, он выдувается из них начисто ветрами, дующими с плоскогорья. При таких условиях пути едва ли покажется удивительным, что за этот день мы были в состоянии продвинуться с санями не более как на 2,5 км.

На следующий день, 1 декабря, тащить сани стало еще труднее. Полдня нам пришлось бороться с высокими застругами, торосистыми ледяными гребнями и крутыми волнами голубого льда. Часто мы натыкались на провалы, совершенно непроходимые для саней; приходилось разгружать их и спускать с помощью альпийской веревки. Пробившись таким образом на протяжении немногим больше 800 метров, мы решили остановиться лагерем. Пока Моусон производил магнитные наблюдения и брал углы теодолитом, мы с Маккеем произвели разведку на участке в три-пять километров, чтобы посмотреть, имеется ли вообще впереди путь среди этого лабиринта ледяных волн, провалов и гребней. Направляясь в разведку, мы с Маккеем связались веревкой, и пока вернулись мы раз двадцать проваливались в трещины, но к счастью, ни разу не провалились сквозь снежные мосты с головой, так как большая часть трещин у поверхности была заполнена довольно плотным снегом. Чтобы найти свой лагерь, мы поставили на вершине высокого ледяного холма черный флаг. На обратном пути это оказалось не лишним, так как найти дорогу к лагерю в этом море как бы вздыбленного бурей льда даже на протяжении каких-нибудь полутора-двух километров было делом уже нелегким. Вернувшись в лагерь, мы увидели, что Моусон заканчивает свои наблюдения: он нашел, что магнитная стрелка отклоняется здесь на 2°30’ от вертикали. Палатку, в которой он производил наблюдения, мы перенесли обратно к саням, двигаясь осторожно из опасения трещин, и занялись завтраком.

Рассматривая снежные мосты над трещинами, мы заметили, что снег был покрыт красивым узором острых ледяных кристаллов, напоминающих мох. Эти кристаллы образовались, вероятно, из влаги воздуха, медленно поднимающегося снизу между стенками трещин. Днем воздух под снежным мостом может слегка нагреваться; ночью, когда температура падает, в особенности под влиянием дующего с плоскогорья ветра, этот теплый воздух может медленно просачиваться через снежный мост, отлагая при соприкосновении с более холодным наружным воздухом небольшое количество содержащейся в нем влаги на поверхности моста. Повторяясь изо дня в день, этот процесс постепенно приводит к образованию похожих на мох кристаллов. После полудня обсуждался во всем своем объеме вопрос о нашем положении. По-видимому, ледник Дригальского должен был иметь в ширину не менее 30 км. Если для пересечения его мы будем двигаться с такой скоростью, как сейчас, примерно по 800 метров за полдня, то, чтобы перебраться на противоположную сторону, нам придется затратить по меньшей мере 20 дней, даже не считая всевозможных задержек, какие, по нашему опыту, всегда случаются. Разведка, произведенная мной и Маккеем, показала, что впереди на значительном расстоянии нас ожидают все большие и большие трудности. При этих условиях мы неохотно пришли к заключению, что единственная надежда на конечный успех лежит в отступлении. Мы решили спуститься с санями с глетчера на морской лед той же самой дорогой, по которой пришли.

Рано утром 2 декабря началось отступление. Около полуночи погода была ясной и солнечной, но с наступлением полуночи внезапно спустился густой туман, и видимость ухудшилась. Возвращаясь по леднику, мы с трудом могли разыскать следы саней. В 3 часа погода все еще была пасмурная и туманная, но незадолго до 6 часов туман рассеялся, и сквозь него пробилось солнце. Мы уже достигли к этому времени южного края ледника и спустились снова на волнистый морской лед. Повернув на восток, двинулись с санями параллельно окраине ледника. Слева громоздились округленные торосистые льды ледника Дригальского, поднимавшиеся до высоты в 15–20 метров. Небо снова затянуло густыми кучевыми облаками, которые быстро несло с юго-востока.

На следующий день мы продолжали идти на восток параллельно южному краю ледника Дригальского. Идти и тащить сани приходилось, главным образом, по щиколотку в рыхлом снегу. Иногда встречались высокие снежные заструги, попадались участки волнистого морского льда. На этот раз не могло быть сомнения, что это морской лед: в одном месте у подошвы крутого снежного гребня мы заметили покрытую тонким льдом лужу; я проломил лед и попробовал воду – она оказалась очень соленой.

К концу дня мы прошли мимо далеко вдающегося залива, идущего на северо-восток. Залив был покрыт морским льдом и вдавался глубоким

длинным вырезом в лед глетчера. После ужина, перед тем как укладываться спать, мы с Моусоном прошли к северу через несколько высоких торосистых гребней ледника Дригальского, чтобы посмотреть, что впереди. Спустя некоторое время Моусон возвратился в лагерь, а я направился на северо-запад, чтобы исследовать залив. Провалившись несколько раз в трещины, пересекавшие во всех направлениях большие холмы голубого глетчерного льда, я спустился в залив и, пройдя по нему к северо-западу, увидел, что он постепенно переходит в настоящее русло ледниковой реки и становится совершенно непроходимым для саней. Крутые берега этого русла, прорезанные в твердом фирне и льдах глетчера, ясно показывали, что здесь, в этом районе Антарктики, в течение нескольких недель таяния сверху ледника бурно стекают к морю огромные массы талой воды. На своем пути вода прорывает во льду глетчера и в фирне глубокие русла, напоминающие каньоны. Исследуемый залив сначала шел точно в нужном для нас направлении, но было очевидно, что этот путь для саней невозможен.

3 декабря мы решили, что следует предпринять обширную разведывательную экспедицию раньше, чем продвигаться с риском завести снова сани в лабиринт трещин и гребней, образовавшихся от сжатия льдов. Протащив сани примерно с полтора километра, мы дошли до крутых склонов снежных дюн и остановились. Маккей занялся пришиванием одного из оторвавшихся шестов палатки к брезентовой центральной части, соединяющей верхние концы шестов, мы с Моусоном взобрались на торосы, расположенные севернее лагеря, чтобы решить, какой маршрут лучше избрать для разведывательного путешествия. После завтрака мы вышли с ледорубами и альпийской веревкой. Прошли километра три по широкой снежной долине, шедшей по направлению к горе Ларсен. Далее, на протяжении немногим более 1,5 км, долина эта шла несколько правее по направлению к горе Нансен. Здесь мы попали в труднопроходимую местность; снежная поверхность сменилась крутыми торосами, волнами и гребнями голубого глетчерного льда, местами с глубокими провалами и множеством трещин. Мы проваливались много раз в трещины почти по пояс, но снежные мосты были еще достаточно прочными, чтобы не позволять нам проваливаться глубже. Моусон вскрыл один из снежных мостов своим ледорубом, и мы увидели, что снег имел в толщину от 30 до 50 см, тогда как ширина трещины достигала 9 метров, а глубина ее была очень велика. Во многих местах, где мы проходили, шаги наши звучали гулко; очевидно, под нами была пустота, перекрытая только тонким слоем плотного снега. В общей сложности мы прошли около 6,5 км к северу от лагеря, но не увидели никаких признаков моря в этом направлении. Маккей отклонился несколько к западу, взобрался на вершину высокой пирамидальной ледяной глыбы, но и в той стороне не смог обнаружить признаков моря. Мы вернулись в лагерь быстрым шагом и добрались до него около 9 часов. Все очень устали. Как обычно перед тем, как войти в палатку, чтобы не продырявить непромокаемое полотнище пола, мы сняли лыжные ботинки на шипах и надели финеско. Приготовив похлебку, как следует поели, добавив к ужину жареное тюленье мясо с салом и тюленьим жиром.

Теперь уже было ясно, что если нам и удастся пересечь ледник Дригальского, то переход этот займет много дней, даже при самых благоприятных обстоятельствах. Между тем наша провизия была на исходе. После завтрака Моусон обнаружил в бинокль к югу от нас тюленя, лежавшего около большого айсберга, мимо которого проходили дней пять назад. Решено было отправиться за тюленем на следующий день; однако тюлень тем временем исчез. Опасаясь, что на следующий день может подняться буря, я предполагал в тот же день отправиться к айсбергу на поиски тюленей, но Маккей вызвался идти вместо меня. Он отправился с рюкзаком и ледорубом, взяв небольшое количество провизии, состоявшей из жареного тюленьего мяса, сухарей и шоколада. Ему предстояло продолжительное путешествие. Пока Маккея не было, я был занят, главным образом, делением наших рационов на половинные порции. В 5 часов мое внимание привлекли крики пингвина, слышавшиеся из-за ледяного холма неподалеку. Я разбудил Моусона, и мы отправились за пингвином, которого поймали после долгого и упорного преследования.

Около полуночи с 4-го на 5 декабря Маккей возвратился в лагерь из своего двадцатидвухкилометрового похода по морскому льду. Он принес с собой весьма приятное пополнение запасов в виде 13 кг тюленьего мяса, печени и жира. Маккей рассказал, что с большим трудом перебрался через широкую трещину, на льду которой пять дней назад мы сооружали дорожку для переброски саней, но что сейчас перебраться через нее с санями было бы невозможно. Он пробыл на ногах 17 часов, и все это время шел по трудной дороге во льду с тяжелым грузом тюленьего мяса, делая короткие остановки только для того, чтобы поесть. В таких условиях он прошел около 28 км, очень утомился и нуждался в длительном отдыхе. Обеспечив столь необходимый дополнительный запас пищи, Маккей сделал очень важное дело. На следующий день ему, конечно, необходимо было дать должный отдых. Поэтому начало 5 декабря мы провели в спальном мешке.

Вскоре после полуночи с 5-го на 6 декабря мы покинули лагерь на южной стороне ледника Дригальского и направились, пересекая высокие гребни голубого льда, в небольшую долину, обследованную за два дня до этого. Как обычно в этот утренний час с плоскогорья дул пронизывающий ветер, но скоро к 7 часам 15 минутам температура поднялась до —5 °C. Небо было затянуто густыми слоистыми и кучевыми облаками, в особенности в стороне мыса Вашингтон. Без серьезных происшествий перешли через значительное число трещин. Тащить сани в этот день было тяжело из-за сильной волнистости льда и обилия рыхлого снега в ледяной долине на поверхности ледника Дригальского.