В шаге

Никитин Юрий

– Понял, – ответил я озадаченно. – Уже бегу.

Генералом про себя в институте зовём директора, хотя тот никакой не генерал, пусть даже некоторое время работал на военных, но выправка, строгий вид и властный голос привели к тому, что теперь только генерал, а остальные так, штатские штрафирки.

В институте поговаривали, что директор вообще-то доктор бронетанковых наук, но я проверил, ничего подобного, доктор по биологии, ряд солидных работ, а что работал и над военными разработками, так время такое, страну защищает не только пехота со штыковыми

лопатами.

Образ военного закрепился за ним скорее потому, что Бронник всегда прям, как мачта на корабле, плечи развёрнуты, чувствуется выправка чуть ли не кадрового военного, разговаривает короткими чёткими фразами, никогда не вдаётся в витиеватые объяснения, да и других обрывает, предлагая выразить мысль кратко и чётко.

Прикидывая вариант, зачем мог понадобиться, я прошёл через приёмную, где секретарша Агнесса мило улыбнулась широко накрашенным ртом и взглядом указала на дверь кабинета.

Я откашлялся, чтобы голос тоже звучал чисто и звонко, как боевая труба на побудку, переступил порог.

Директор как раз выравнивал на полке книги по размеру от левофлангового до правофлангового, обернулся, на лице ничего не отразилось, но шагнул навстречу с приветливой улыбкой и протянутой рукой.

– Рад видеть в добром здравии, Артём Артёмович.

– Спасибо, Сергей Павлович, – ответил я. – Что нам сделается.

– Не скажите, – возразил он. – Говорят, вы и ночуете в лаборатории, чтобы больше успеть?

Я развёл руками, он жестом указал на кресло у стола, сам обошёл и сел по ту сторону на место руководителя.

– Это нечасто, – ответил я после паузы. – Только когда припекало.

– Работа программистов непредсказуема, – заметил он, – но вы единственный, кто всегда укладывается в рамки поставленных задач.

– Пока получается, – ответил я со всей неприсущей мне скромностью. – Задачи без особенных неожиданностей. Хорошо бы, чтоб так и дальше.

Чувствую себя неуютно, директор рассматривает испытующе, явно жалеет, что нейролинк ещё не на той стадии, чтобы читать мысли.

Взгляд суров, лицо каменное, и когда заговорил, голос прозвучал строго и по-деловому:

– Вы знаете, в Южном Бутове по заказу Академии наук заканчивают строить большое здание? Идут отделочные работы. По новым технологиям, супер-пупер и всё такое.

Я ответил настороженно:

– Слышал. Расширяемся. Хоть в чём-то науку не ужимают в интересах шоу-бизнеса.

Директор продолжил тем же тоном:

– Планировали филиал, но в Академии наук решили, целесообразнее создать отдельный институт биоинформатики.

Я сказал радостным голосом, как от меня и требовалось в данном случае:

– Наконец-то!

Директор кивнул, не сводя внимательного взгляда.

– И передать туда все работы по нейролинку, что вас касается непосредственно. Как технические, так и разработки софта. Постараемся собрать не только из разных уголков Москвы, но и отовсюду… куда дотянемся. По крайней мере, целесообразнее иметь единый центр. Часть ваших работников трудятся удалённо?

– Даже

в других странах, – подтвердил я с чувством нарастающей опасности. – У меня моих людей заберут?

– Напротив, Артём Артёмович. Напротив.

– Простите…

Директор пояснил, по-прежнему не сводя испытующего взгляда:

– На коллегии предложили вашу кандидатуру на пост руководителя. И большинством голосов прошла. Я пользуюсь правом первым поздравить вас… нет, пока только сообщить, что вы отныне директор этого уникального центра.

Я замер, донельзя ошарашенный, промямлил:

– Без меня меня женили?..

– Вы не станете отказываться, – сообщил директор почти отечески. – Если, конечно, желаете успеха вашему делу. Кроме вас рассматривались кандидатуры Явольского и Коротченко. Коротченко отпал почти сразу, причину знаете, но с Явольским ещё повозились. Он менее чист, и квалификация заметно уступает вашей, но… как бы поделикатнее, готов на всё, чтобы подняться на следующую ступеньку.

Я дёрнулся, Явольский всему институту известен как решительный карьерист, всё отдаст, чтобы, распихав коллег локтями, подняться по трупам к должности.

– А что вся его грязь станет известна? – спросил я.

Он ответил равнодушно:

– Пусть у него перверсий больше, чем у нас всех, вместе взятых, но спецслужбы интересует только, станет ли работать на разведку противника. А его странные половые забавы могут использовать против него же, хотя даже они теперь пустячок. Подумайте, Артём Артёмович. Полагаю, под вашим руководством новый институт быстрее добьётся успеха.

Я пробормотал:

– Нужно подумать, хотя, понимаю, предложение лестное и крайне почётное.

– До завтра, – ответил он с сочувствием. – Сейчас всё ускорилось, Артём Артёмович. Если завтра в это же время не подтвердите согласие, Явольский колебаться не станет.

– Понял, – ответил я, – но желание даже Явольского меня не подтолкнёт, если это что-то нарушит в моей работе.

– Вы кремень, – сказал он с уважением. – Старой закалки.

Я подумал мрачно, что «старой закалки» теперь больше оскорбление, чем похвала, хотя сам директор так не считает. Он сам как раз старой, надёжной и добротной, слово всегда твёрдо, сам прям и честен. Уж его возможности нейролинка пугать не должны точно.

– И ещё, – сказал он, словно только что вспомнив, хотя, как показалось мне, придерживал под конец, – там будет отдел по сохранению секретности. Увы, так надо. Сейчас целый ряд силовых и прочих ведомств пытаются подмять работы по нейролинку по соображениям государственной безопасности… Пока человечество разделено на страны и народы, такое распыление средств и дублирование работ будет. Всё ещё будет.

Я вздохнул.

– Скорее бы воссоединиться.

– Да, скорее бы, – согласился он. – Но это желание учёных, а простые люди всех стран честно и совершенно искренне жаждут вцепиться в глотки соседей. На уровне стран и блоков. Все с благими целями и намерениями, как же иначе!