В школе и дома
Шрифт:
— Не очень задавайтесь! — сказал Мазин. — Наша, мальчиковая, тоже будет!
Сергей Николаевич засмеялся:
— Ну, а дружба как же?
— Мы все равно будем дружить. Они нам как сестры. Только, правда, это очень интересно: отдельные школы… — задумчиво сказал Васёк.
Ребята оживились, заспорили, но учитель прервал их:
— Это еще впереди. А пока поговорим все-таки о завтрашнем дне. Экзаменовать вас буду я.
— Ой, вы сами! — захлопала в ладоши Нюра.
— Сергей Николаевич, правда, правда? — допрашивали со всех сторон взволнованные
Сообщение учителя подбодрило и обрадовало их. Казалось, что одно присутствие Сергея Николаевича в классе придаст им завтра смелости.
— Мы даже и думать о таком счастье не могли! — говорил Сева Малютин.
Васёк крепко сжал руку учителя:
— Мы будем завтра стараться изо всех сил!
— Вот повезло нам! — крикнул Мазин.
— А ведь я все такой же строгий, — улыбнулся Сергей Николаевич.
— Мы знаем, — сказал Одинцов, — зато вы наш учитель, мы будем крепче держаться при вас.
Ребята вышли из дома учителя поздно.
Когда их голоса на улице затихли, Сергей Николаевич взял дневник и прошел в комнату отца. Опустившись на узкую постель, он долго читал правдивую повесть жизни — о честности, о мужестве, о безмерной любви к Родине.
Васёк стоял у доски. За передними партами сидели его товарищи. В их лицах было напряженное внимание; они сидели прямо, не шевелясь и не спуская глаз с Трубачева. У окна за столом разместились учителя. Яркое осеннее солнце врывалось со двора, падало светлыми пятнами на крашеный пол и веселыми зайчиками поблескивало на темных очках Леонида Тимофеевича. Директор, откинувшись на спинку стула, внимательно наблюдал, как Трубачев решает на доске задачу. Елена Александровна сидела сбоку, положив на стол тонкую руку и глядя прямо перед собой. На столе лежала кучка оставшихся билетов. Сергей Николаевич стоял у окна, наклонив набок голову, и, не отрывая взгляда, следил за каждой появляющейся на доске цифрой.
Васёк отвечал первым. Когда все уже заняли свои места и ребята вытянули билеты, Леонид Тимофеевич спросил:
— Ну, кто из вас хочет отвечать первым?
Васёк оглянулся на побледневшие лица товарищей и медленно поднялся:
— Позвольте мне…
Как всегда, везде, в самом трудном деле Васёк Трубачев остался верен себе.
Сергей Николаевич кивнул головой. Васёк протянул свой билет учителю и подошел к доске.
Вся школа знала, что в этот час Трубачев и его товарищи держат экзамен. Около дома по дорожкам прохаживались бывшие одноклассники Васька.
— Его первого вызвали! — спрыгивая с пожарной лестницы, сообщил Леня Белкин.
— Что ему дали? Какую задачу? — волновались ребята.
— Загляни еще раз в окно! Решает или нет?
— Не надо, собьете! Что вы делаете? — сердилась Надя Глушкова.
Но ребята осторожно подкрадывались к окнам.
В коридоре, около закрытой двери класса, безотлучно находились два недавних врага — Алеша Кудрявцев и Витя Матрос.
Прислонившись к стене стриженым затылком, Алеша глядел на потолок, крепко сдвинув темные брови. Витя Матрос
— Не надо, — топотом останавливал его Кудрявцев, — тише!
Витя на минуту затихал. Он от всей души желал Трубачеву удачи и в то же время мечтал о том, что его бывший бригадир останется с ним в одном классе. Пережитые вместе волнения на стройке и мечта о море крепко связывали старшего и младшего товарищей. Витя горячо и преданно полюбил Трубачева. Васёк чем-то напоминал ему ушедшего на фронт брата… Витя ни за что не хотел расстаться с Трубачевым и не мог допустить мысли, чтоб такой парень провалился на экзамене.
— Как по-твоему, выдержит? — то и дело спрашивал он Кудрявцева, приближая к нему лицо с черными, жарко блестевшими глазами.
Кудрявцев молча пожимал плечами.
В классе стояла тишина.
Витя снова заглянул в замочную скважину.
— Стоит! — испуганно сказал он.
— Как — стоит? Не решает? — встрепенулся Кудрявцев.
Васёк действительно стоял у доски в страшном затруднении. Он записывал на доске пример, но от волнения не мог вспомнить правило. Память вдруг изменила ему, все смешалось в его голове. Рука с мелом задерживалась на каждой цифре, он мучительно оттягивал время.
— Скажи правило, — напомнил Леонид Тимофеевич.
Васёк посмотрел на доску, опустил мел.
— Правило… — Щеки его побелели, губы тихо шевельнулись. — Правило…
В классе наступила гнетущая тишина. В расширенных глазах Лиды Зориной мелькнул испуг. Петя Русаков, забывшись, привстал на парте. Все лица вытянулись и застыли в томительном ожидании. Васёк не глядел на товарищей, но ему казалось, что он слышит в тишине, как громко и тревожно бьются их сердца.
— Трубачев, дай объяснение на примере, — заметив его затруднение, сказал Сергей Николаевич.
Но Васёк не слышал его слов. В глубоком душевном смятении он взглянул на Елену Александровну. Взволнованное, с потемневшими синими глазами, ее лицо напомнило ему вдруг, как в один из последних уроков, держа перед ним открытый учебник, она быстро листала его и горячо внушала: «Трубачев, запомни! Запомни глазами, запомни на слух!» Васёк как бы увидел в ее руках учебник, мысленно пробежал его глазами, оглянулся на доску и дрогнул от радости. Он вспомнил.
— Ну, говори! — облегченно и весело улыбнулся Сергей Николаевич.
— Сейчас! — громко сказал Васёк и четко, без запинки, словно читая по учебнику, ответил: — Чтобы разделить дробь на дробь, надо умножить числитель первой дроби на знаменатель второй, а знаменатель первой на числитель второй дроби, и первое произведение будет числителем, а второе знаменателем.
По классу пронесся радостный шум, лица ребят расцвели улыбками. Леонид Тимофеевич быстро протер носовым платком запотевшие очки.
— Уф! — громко, на весь класс, вздохнул Мазин.
Сергей Николаевич погрозил ему пальцем. А Васёк, словно освободившись от тяжелого груза, легко и непринужденно решал на доске пример.