В сказочной стране. Переживания и мечты во время путешествия по Кавказу
Шрифт:
— Вы арестуете нас обоих?
— Нет, только вас, — ответил он.
Ехать назад через горы! Против поездки я ничего не имел, поездка сама не пугала меня; но наше путешествие на Восток было бы окончательно расстроено.
— А вы не могли бы отправить меня в Тифлис? — спросил я. — Тифлис находится на нашем пути, в Баку мы могли бы обратиться к нашему консулу, который сейчас же выяснил бы это маленькое недоразумение.
Офицер стал обдумывать мои слова.
— Чтобы помочь вам поскорее избавиться от неприятностей, я отправлю вас в Тифлис, — сказал он.
— Я вам очень благодарен за это, — ответил я.
Мы оба замолчали
— До нашего отъезда вы можете идти куда угодно.
Я не мог отделаться от своих подозрений и сказал:
— Почему вы сначала сказали, что хотите отправить меня во Владикавказ?
— Сначала во Владикавказ, — ответил он несколько нетерпеливо. — Да, я хотел отправить вас сначала во Владикавказ. Так было бы удобнее для вас. Ведь вы, собственно, должны ехать в Петербург.
— Ах!
— А если я согласился везти вас в Тифлис, то лишь только для того, чтобы пойти навстречу вашему личному желанию. Но это противоречит моим предписаниям.
— Покажите мне ваши бумаги, — сказал я вдруг.
Он улыбнулся и вынул из кармана большой документ с печатями, который и разложил передо мной. Бумага была написана по-русски, так что я ничего не понял. Но офицер указывал на разные места документа, объясняя, что тут стоит его имя, тут стоит, что он полицейский чиновник, а тут стоит, что всюду, куда бы он ни явился, местная полиция должна оказывать ему содействие.
Больше мне ничего не оставалось делать, как удалиться и молчать.
— Так вы разрешаете мне спуститься вниз и сообщить моей спутнице об этом перерыве в нашем путешествии? — спросил я.
— Как раз об этом-то я и думаю в настоящую минуту, — ответил он, помолчав немного. — И главным образом меня этот вопрос занимает именно ради вашей спутницы. Поймите меня, о вас я также думаю. Это будет очень неприятно для вас обоих.
— Дайте нам доехать только до Тифлиса, и тогда всё выяснится!
— Мне очень не хотелось бы разочаровывать вас, — ответил он, — но я должен предупредить вас, что разъяснение всего этого потребует много времени.
— Но я не сделал ничего дурного, решительно ничего! — воскликнул я.
— Само собой разумеется. Я верю вам. Но, чтобы доказать это, потребуется много времени и много неприятных хлопот. Верьте мне.
И в этом отношении я верил ему. На меня напало уныние, и я пристально смотрел в землю и думал.
— Впрочем, есть выход, — сказал он. — Я считаю своим долгом указать вам на это.
— Так есть выход?
— Должен быть выход, При некотором желании с обеих сторон.
— Каким образом?
— Ведь мы, русские, люди не злые, — сказал он. — Иногда мы стараемся как-нибудь поладить друг с другом.
Я пристально посмотрел на офицера.
— Так не могу ли я поладить с вами? — спросил я.
Он пожал плечами и сделал жест рукой, присущий евреям.
— Выход есть. Намёк на выход.
Тут я вдруг почувствовал себя спасённым и разразился хохотом. Я похлопал его по плечу и сказал:
— Вы великолепны! Вы прямо сокровище! Как мне расплатиться с вами за эту получасовую беседу?
Он стоял с достоинством и позволил мне хлопать себя по плечу.
— Такие выходки мне приходилось видеть со стороны многих, — сказал он. — Я против них ничего не имею. Ведь это приносит людям облегчение.
— А теперь извините меня, но я ухожу, — сказал я. — Прошу вас также простить меня,
— Против этого я также ничего не имею, — ответил он. — Но вы должны быть готовы к тому, что на каждой станции, где вы будете отдыхать, я также буду отдыхать. Сегодня вечером вы будете в Ананури, и я там также буду.
— Добро пожаловать! — сказал я и ушёл.
Конечно, он не приедет туда. Он вовсе не полицейский чиновник, это просто жалкий шарлатан, который хотел выжать из меня денег. Он побывал в Пятигорске и там проиграл все свои деньги, а теперь попал в глубь Кавказа и не может никуда дальше двинуться, он сел на мель.
Я решил просто забыть о нём и ни слова не сказал своей жене об этом человеке.
Мы покинули Млеты.
IX
Теперь мы ехали вдоль другой реки, Арагвы. Она такая же большая и такая же красивая, как и Терек, и мы всё время видим её. Горы, как и по другую сторону, в три-четыре тысячи метров вышиной, некоторые голые, покрытые лишь зелёной травой до самых облаков, другие покрыты густой порослью до самой вершины. Из бедной флоры вдоль дороги нам встречаются герань, горчица и жёлтый просвирняк. Все растения совершенно покрыты известковой пылью. Человеческие жилища здесь такие же, как и по ту сторону гор, и здесь так же мы проезжаем мимо пастухов, стад и рабочих, занятых исправлением шоссе. Сильно пылит, солнце печёт нестерпимо; вся спина Корнея усеяна мухами.
Мы подъезжаем к двухэтажному каменному дому в немецком стиле, в нашем германском; у дома находится выкрашенный в белый и чёрный цвет шлагбаум, который лежит поперёк дороги: здесь русские власти взимают дорожную подать. Корней предъявляет свою квитанцию, указывающую на то, что он уплатил эту подать уже во Владикавказе. Шлагбаум поднимается, и мы проезжаем.
После долгой езды под гору мы прибываем на станцию Пассанаур, которую минуем. Здесь много каменных дач, по-видимому, частных, их заново выбелили, и они сверкают своей белизной; над всем этим возвышается русская часовня самых пёстрых цветов: коричневого, голубого и красного. Мы опять спустились приблизительно на четыреста метров, растительность становится богаче, в долине удушливая жара. Народонаселение состоит здесь из грузин, которые живут в таких же, расположенных ярусами хижинах, какие мы видели раньше, домики их гнездятся на склоне горы, один над другим.
В громадном ущелье в цепи гор мы видим налево далеко-далеко в стороне другую долину, также усеянную деревьями, хижинами и жёлтыми пятнами полей по склонам гор. И там также живут люди, думаем мы, быть может, они так же счастливы, как мы, у них также есть свои радости и горести, свой труд и свой отдых. В молодости у них есть своя любовь, а под старость свой клочок земли и свои бараны. Нет ничего, ничего на свете, что походило бы на то чувство, которое охватывает человека, когда он вдали от всего! — думаю я. Я помню это из моего детства, когда я пас скот у себя на родине. В хорошую погоду я лежал на спине в вереске и исписывал указательным пальцем весь небесный свод, и я переживал блаженные дни. Я позволял скоту беспрепятственно бродить по целым часам на полной свободе, а когда мне нужно было разыскать его, то я всходил на пригорок или влезал на высокое дерево и, раскрыв рот. прислушивался.