В скрипучем ключе
Шрифт:
По тротуарам густой толпой шагали пешеходы. Наверное, многие из них спешили в кинотеатры, яркие рекламные огни которых притягивали их к себе, как магниты сверхъестественной силы. И, наверное, в одном из кино шел фильм с участием Виктора Догадова.
Васильков посмотрел на своего спутника, и ему стало так досадно, что он не выдержал и сказал:
— Нехорошо, товарищ Догадов. Эти люди там, в ресторане, вам, конечно, нагрубили, но согласитесь сами, что и ваше поведение оставляет, так сказать, желать лучшего. Вы, так сказать, мастер кино, образец, так сказать. И вдруг… такие фортеля, извините за откровенность!
Странная,
— А я, браток, вовсе не Догадов! Мое фамилие — Тушин, Иван Терентьевич, очень рад был познакомиться, — сказал незнакомец с трудом, — говорят, похожи мы с этим артистом. Только у него… носяра покороче. И ростом он пониже!
— Позвольте! — пролепетал потрясенный Васильков. — Как же так?!. Зачем же я тогда… так сказать… вас спасал?!
Мнимый Догадов в ответ икнул, потом взял Василькова за уши, как берут любимых собак, привлек к себе и влепил ему сочный благоуханный поцелуй в уста.
— Ты, браток, хороший парень! — сказал он с пьяной откровенностью. — Ты меня выручил, спасибо тебе. Те дураки меня тоже сначала приняли за этого… за артиста. Стали угощать. А я мужик не промах, молчу, не признаюсь… Мне что! Мне наплевать.
— Водитель! — обморочным голосом завопил Семен Никифорович. — Остановите машину, я сойду.
Заскрежетали тормоза. Машина остановилась возле тротуара. Васильков вышел из «Волги», наклонился к удивленному водителю:
— Сколько с меня?
— Два рубля. А куда же вашего приятеля доставить?
— Куда хотите! — сказал Васильков. — Хоть на свалку!
Все в нем было оскорблено, лучшие его чувства замарал, забрызгал грязью этот жалкий пьяница.
В СКРИПУЧЕМ КЛЮЧЕ
Сколько раз приходилось читать (да и самому писать) об удивительных встречах людей, благополучно прошедших через пекло минувшей мировой войны и вдруг столкнувшихся целехонькими и невредимыми — носом к носу, и каждый раз не устаю я поражаться играм Всемогущего Властелина человеческих судеб — его величества Случая!
И вот еще одна такая встреча.
Участвуют в ней бывший боец народного ополчения, столичный студент, собиравшийся стать философом, а ставший крупным государственным деятелем, — Федор Константинович Молев и бывший старшина роты Маврикий Харитонов, по прозвищу Страшный Мавр. Так прозвали этого бывалого солдата, изобретательного ругателя-ворчуна, но мужика в общем-то добродушного, заботливого и в высшей степени хозяйственного, интеллигенты, служившие в ополченской роте.
У Страшного Мавра были две страстишки, два увлечения. Первое — музыка, которую он любил страстно и самозабвенно, и второе — солдатское умение обуваться так, чтобы избежать потертостей йог в походах. На марше, во время привалов, в редкие минуты военного отдыха старшина Харитонов сам играл на баяне мелодии любимых своих песен, играл робко, неумело, но с большим чувством.
Ему говорили — с подначкой, само собой разумеется:
— Вам, Маврикий Степанович, нотной грамотой
Страшный Мавр только вздыхал в ответ.
— Пробовал, братцы, не получается у меня. Не могу в этих крючках проклятых разобраться. Да еще ключи какие-то повыдумывали: скрипучий, басистый…
— Не басистый, а басовый и не скрипучий, а скрипичный, Маврикий Степанович!
— Один дьявол! Главное, по моему, для музыки — это ухо надо хорошее иметь. Я мальчонкой в деревне пастухом был. Соберу, бывало, стадо у пруда и даю коровкам концерты на жалейке — дудочка такая самодельная. Так можете себе представить — кончу играть, а они мычат, требуют: еще, мол, давай.
— А как они вам хлопали.
Страшный Мавр мгновенно взрывался:
— Хвостами, конечно.
И, прибавив соленое словцо, отложив в сторону баян, грозным командирским рыком командовал:
— Отставить разговорчики! Всем разуться! Будет произведен осмотр ног! Та-а-ак!.. И что это за интеллигенция ко мне в роту попала, туды ее и сюды, сколько ни учи, сколько ни долби — не могут как следует портяночки навернуть!.. Главное тут — что?.. Главное — попрошу запомнить навеки! — это чтобы никаких складов и складочек. Складка — это палач солдатской ноги. А что это такое солдатская нога? Ну, и рука, конечно! Такое же оружие, как винтовка и автомат. Береги, солдат, руки ноги, как свое оружие, — не пропадешь! Попрошу это запомнить навеки!
— А что значит для солдата голова, Маврикий Степанович?
— Голова для солдата тоже, конечно, имеет свое значение, но я так думаю, что голова особенно необходима высшему, среднему и младшему командному составу! (Упор делался на слове «младший».)
Тут поднимался общий хохот, и громче всех смеялся сам Страшный Мавр.
Федору Константиновичу Молеву особенно доставалось от старшины Харитонова.
— Собираетесь после войны, если, конечно, уцелеете, головой работать, а свою собственную ногу — и ту! — не можете уважить. Делаю вам замечание, боец Молев, с последним предупреждением.
В боях под Вязьмой в 1941 году Федор Константинович был ранен, из госпиталя после лечения его направили в другую часть, но о судьбе Страшного Мавра он ничего не знал до того дня, уже в наше время, когда по депутатским делам заехал в один волжский городок.
Однажды ему доложили, что на прием пришел некто Маврикий Степанович Харитонов, по какому делу пришел — не говорит.
«Неужели Страшный Мавр?!» — подумал Федор Константинович с теплым чувством, естественным для людей, знающих, что такое фронт и прекрасное слово «однополчанин».
Да, это оказался он, Страшный Мавр, собственной своей персоной, только белоголовый и не такой пышноусый, как прежде, с клюшкой на «резиновом ходу» в руке, этим почетным оружием ветеранов.
Обнялись, расцеловались, выяснили все, что хотели узнать и выяснить друг про друга.
— По какому делу пожаловали, Маврикий Степанович? — спросил наконец бывший однополченец Молев бывшего старшину Харитонова.
— Дело вот какое, Федор Константинович, избиратели вас просят, и я тоже, конечно: помогите школу для музыкально одаренных ребят открыть в нашем городе. Конфликт у меня… у нас получился с местными начальниками, помещение есть для такой школы, и преподаватели найдутся, а уж о ребятах и говорить нечего.