В сладостном бреду
Шрифт:
Гарун вспыхнул и вскочил на ноги.
— Я не хотел… Жасмин сказала, что рана… я сожалею, мой господин.
— Если ты и вправду сожалеешь, то ступай в конюшню и доложи Абдулу. Он научит тебя тому, что должен знать мой оруженосец.
— Да, мой господин, я не… — он замолчал, и его глаза стали совсем круглыми, до него дошел смысл слов Вэра. — Ваш оруженосец?
— Ты слышал меня. Я устал от бесконечной череды солдат, ухаживающих за моим оружием, и поэтому предлагаю это тебе. Ты, может быть, еще молод, но Абдул говорит, что ты быстро все постигаешь. — Его взгляд
— Я очень быстро научусь, мой господин. Вот увидите… — И он повторил шепотом: — Ваш оруженосец! Неужели это правда… я буду прямо как оруженосец у франков?
— Ты должен быть лучше их. Как и все мои солдаты. Он соскочил с лошади и бросил поводья мальчику. — Отведи лошадь в конюшню. Абдул покажет, как за ней ухаживать.
Гарун радостно схватил поводья.
— Легче, — остановил его Вэр. — Конь хорошо обучен. Тебе незачем тащить его силой.
Tea наблюдала, как мальчик ведет огромного коня по двору. В каждой линии его худенького, подвижного тела читалась гордость и горячее стремление все сделать как можно лучше; она невольно вспомнила самую первую встречу с Гаруном, тогда он зажигал факелы.
— По-видимому, вы не одобряете этого, — сказал Вэр, — но вы не можете всегда его нянчить. Ему лучше сейчас заняться делом.
Она не стала возражать, уточняя, что несколько дней — это еще не «всегда».
— Я согласна.
Он поднял брови.
— В самом деле?
— Когда умерла моя мать, мне пришлось много работать, и пяльцы не давали мне опустить руки. Почему у вас до сих пор не было оруженосца? — Но еще до его ответа, она поняла причину. Оруженосец всегда рядом с хозяином, а Вэр никому не позволял приблизиться к себе. — Для него это не опасно?
— От Великого Магистра никто не может быть в безопасности, но, по крайней мере, он будет рядом и я смогу присматривать за ним. — Он поднялся по ступеням. — Идемте, пора заняться расчетами. Сегодня вы целый день проленились!
— Я? Но я не ваш оруженосец, я просто оказываю вам услугу. И не желаю, чтобы вы так отзывались обо мне… — Она остановилась на середине фразы, поняв, что он улыбается. В этой еле заметной улыбке скользило только веселье.
— Я пошутил, — сказал он. — У вас есть чувство юмора?
Ну вот, с больной головы на здоровую, подумала она.
— Предупреждайте меня в следующий раз, когда соберетесь пошутить. Это так редко, что я вряд я ли смогу догадаться.
— Вы ведь смеялись со мной в шелковичной роще.
Но то совсем другое дело. Там они просто посмеялись над забавной ситуацией, а здесь затронуты чувства. В этой улыбке промелькнул молодой Вэр, и она совсем смутилась.
— Чем невольно приговорила себя к смерти. Это вряд ли может кого-нибудь воодушевить на… — Увидев, как погасла его улыбка, она ощутила, что потеряла что-то очень важное. Повинуясь внезапному порыву, шагнула вперед и, дотронувшись до его руки, повторила его собственные слова:
— Я пошутила. У вас есть чувство юмора?
Его лицо вновь осветилось улыбкой, на этот раз более нежной. И от этого ее сердце наполнилось такой радостью и гордостью, словно
— Мои извинения, — сказал он. — Мне уже напомнили, что это случается так редко.
Она опустила руку.
— Это верно. — И прошла впереди него в замок. — Давайте посмотрим, сколько юмора мы сможем извлечь из этих подсчетов.
— Почему вы трете глаза? — спросил Вэр.
— Я почти ослепла, пытаясь разобрать эти каракули. — Она подняла голову. — Ваши четверки выглядят как семерки.
— Вы любуетесь ими уже шесть дней. За такое время вы могли бы научиться их различать. — Он наклонился и взглянул на цифры, которые она ему показывала. — Это семь. Мне это совершенно ясно. — Он нахмурился. — Или, быть может, все-таки четыре?
Она сердито взглянула на него.
— Нет, точно семь, — поправился он.
— Даже вы не различаете свои каракули.
— Я рыцарь, а не школяр. — Он откинулся на спинку кресла. — Кстати, сегодня я провел достаточно много времени здесь, сидя совершенно без дела.
Она окунула ручку в чернильницу и аккуратно исправила семерку.
— Вы не уйдете, пока я не закончу с этими месячными расчетами.
— Какая вы требовательная женщина! Ваше счастье, что я очень терпеливый мужчина.
Она не ответила на его колкость, и он усилил нажим:
— Я даже думаю, что слишком снисходителен к вам.
Она внезапно встрепенулась, словно сокол, высматривающий добычу.
— Снисходителен?
Он постарался сохранить на лице невозмутимое выражение.
— Где вы еще найдете другого такого мужчину, который бы, сидя в этом кресле в течение всех этих дней, наблюдал вашу борьбу с цифрами и сносил ваши отвратительные оскорбления? В конце концов, вы всего лишь женщина.
— А вы всего лишь болван, которому не хватает здравого смысла даже на то, чтобы вежливо разговаривать с тем, кто оказывает ему услугу. Не удивительно, что вы в свое время решили стать монахом, избежав участи мужа. Ни одна женщина не смогла бы выдержать ваш отвратительный язык.
— На самом деле, очень многие женщины находят мой язык чрезвычайно ласковым и приятным. — Он заметил, что она не поняла скрытого смысла в его словах. Из-за ее дерзких манер он часто забывал, насколько она невинна.
Он решил, что достаточно ее подразнил.
— Но раз вы этого не находите, я приношу свои извинения. Возможно, в другой раз вы сами в этом убедитесь.
Она внимательно посмотрела на него.
— Вы дразните меня.
— Так вот, оказывается, что я делаю? — Он улыбнулся. — Тогда я должен остановиться и позволить вам вернуться к вашей работе. Чем скорее вы ее закончите, тем с большей радостью я оставлю это кресло.
— Я могу все бросить… этот кошмар.
— Нет, не можете. — Он уже успел понять, что Tea никогда и ничего не бросала на полдороге. И не важно, насколько отвратительным она находила какое-нибудь занятие, она привыкла все доводить до конца. — Мы оба знаем, что это вам не свойственно. Поэтому продолжайте, чтобы мы смогли вместе освободиться.