В случае беды
Шрифт:
Так же было в тот вечер, и всюду, куда бы нас ни заносило, на нас взирали с любопытством: больше чем когда-либо, мы походили на пару хищников из нашей легенды.
Вивиана держалась с явным вызовом. Ни разу глазом не моргнула. Она старше меня на три года, а это значит, что ей скоро пятьдесят, но одетая, в полной боевой готовности, она по-прежнему красива и привлекает к себе больше взглядов, чем многие тридцатилетние женщины. Глаза ее отличаются такой яркостью и живостью, каких я больше ни у кого не видел, а улыбка прямо-таки грозная — столько
Вивиану считают злой, хотя это неверно. Она просто всегда остается сама собой, идет, как Корина, своей дорогой, никуда не сворачивая, равнодушная к пересудам, не считаясь с тем, любят ее или ненавидят, платя улыбкой за улыбку и ударом за удар. Разница между ней и Кориной в том, что Корина с виду кротка и податлива, тогда как Вивиану, сплошные нервы, отличает агрессивная энергия, которой никак уж не скроешь.
— Где она теперь? — спросила она меня около двух ночи.
Я заметил, что местоимение употреблено в единственном числе, и, стало быть, Вивиана рассматривала Ноэми всего лишь как статистку. Во Дворце насчет последней тоже никто не заблуждался, потому что бедная Ноэми, бесформенная волоокая дылда с упрямым лбом, ни у кого не вызывала иллюзий.
— В маленькой гостинице на бульваре Сен-Мишель. Я хотел, чтобы она всем назло вернулась на улицу Вавен, но управляющий уверяет, что его заведение переполнено.
Не сообразила ли Вивиана, что от бульвара Сен-Мишель до нас и до Дворца всего два шага? Убежден в этом. Однако получилось у меня так совершенно непреднамеренно.
За время, прошедшее между арестом и оправданием Иветты, я понял, что мне не избавиться от мысли о ней и ее обнаженного живота, который я видел у себя в кабинете.
Почему? Я и сейчас еще не нашел ответа. Я не распутник, не сексуальный маньяк. Вивиана никогда не была ревнивицей, и я, когда мне хотелось, мог пускаться в любые авантюры — почти всегда без будущего, порой даже не приносившие удовольствия.
Я перевидал слишком много всяких девок, чтобы, как иные мужчины, рассуропиться из-за сбившейся с пути девчонки, и цинизм Иветты впечатлял меня не больше, чем то немногое, что осталось в ней от целомудрия.
Во время следствия я посещал ее в Птит-Рокет, ни разу не отступив от чисто профессиональной манеры поведения.
А моя жена все уже знала.
Иветта — тоже.
Больше всего я удивляюсь, как у нее хватило ловкости этого не показать.
Мы сидели: друг против друга как адвокат и клиентка. Готовил»; ее ответы следователю? Даже с тем, что касалось ее дела, я знакомил свою подзащитную лишь по мере необходимости.
В ночь после оправдания, около четырех утра, мы вышли из последнего кабака, — и, садясь за руль, моя жена непринужденно предложила:
— Не заедешь ее навестить?
Я мечтал об этом весь вечер, но из гордости и уважения к своему человеческому достоинству не поддавался искушению. Ну не смешно — ли, не мерзко ли было бы в первую же ночь броситься требовать своей награды?
Неужели это — желание оказалось настолько
Я не ответил. Жена проехала по улице Клиши, пересекла Большие бульвары и я знал, что направляется она не к острову Сен-Луи, а на бульвар Сен-Мишель.
— Что ты сделал со второй? — спросила она еще, уверенная, что эту-то я сбыл с рук.
Я настоятельно посоветовал Ноэми, но крайней мере на время, опять перебраться ж матери.
Хочу избежать вероятного недоразумения. Когда я говорю о жене так, как сейчас, можно подумать, что ее доведение было в известней степени провокацией, что это она в некотором роде толкнула меня в объятия Иветты.
Трудно сделать более ложный вывод, Я уверен, хоть сама она ни, за что в этом не признается, что Вивиана не чужда ревности, и всегда страдала или, во всяком случае, тревожилась из-за моих похождений. Но она — хороший игрок и умеет смотреть правде в лицо, заранее мирясь с тем, чему не в силах помешать.
Мы миновали темную громаду Дворца правосудия, и на бульваре Сен-Мишель она негромко спросила:
— Дальше?
— На улицу Мсье-ле-Пренс. Вход оттуда.
Униженный, я все еще колебался, когда она остановила машину и вполголоса проронила:
— Доброй ночи!
И поцеловала меня, как каждый вечер.
Я с влажными глазами стоял один на тротуаре, порываясь поднять руку и вернуть Вивиану, но машина уже заворачивала на улицу Суфло.
В гостинице было темно, если не считать тусклого света за выцветшим стеклом входной двери. Мне открыл ночной дежурный, проворчал, что у него нет свободных мест, но, сунув ему в руку чаевые, я заявил, что меня ждут в номере 37.
Это была правда, хотя мы ни о чем не уславливались. Иветта спала, но не удивилась, когда я постучал.
— Минутку.
Я услышал, как щелкнул выключатель, босые ноги зашлепали взад и вперед по паркету, и, натягивая на себя пеньюар, она отперла мне.
— Который час?
— Половина пятого.
Это, кажется, удивило ее, словно она недоумевала, почему я так задержался.
— Давайте сюда пальто и шляпу.
Комната была узкая, медная кровать в беспорядке, из отпертого чемодана, поставленного прямо на пол, выглядывало женское белье.
— Не обращайте внимания, что не прибрано. Я улеглась, как только въехала.
От нее несло спиртным, но пьяна она не была. Как, интересно, выглядел я, стоя полностью одетый посреди комнаты?
— Вы не ложитесь?
Самое трудное для меня было раздеться. Мне этого не хотелось. Мне вообще больше ничего не хотелось, но и уйти у меня не хватало духу.
— Иди сюда, — бросил я.
Она подошла, подняв лицо и ожидая, что ее поцелуют, но я только прижал ее к себе, не касаясь губ, а затем неожиданно сорвал с нее пеньюар, под которым ничего не было.
Рывком я опрокинул ее на край кровати и упал на нее, а она вперилась в потолок. Я начал овладевать ею, злобно, словно из мести, как вдруг увидел, что она с удивлением наблюдает за мной.