В снегах родной чужбины
Шрифт:
Медвежатники ближе всех к паханам.
Сход должен был честно распределить все доходные точки между «малинами». Договориться, как избавиться от гастролеров с материка, чужих воров из зон. Кого надо — принять «в закон», в «малину», кого — выкинуть из него.
Коршун знал — такие сходы стали редкостью. Раньше, по словам фартовых, их собирали в Ростове или Одессе, во Львове и Москве. Но теперь лягавые мешать стали — много развелось их в последнее время. Потому собираются воровские сходы
На сходах случалось всякое. Редко какой проходил спокойно, без приключений.
Свои встречи воры отмечали в самых дорогих ресторанах. Откупали зал на всю ночь и бухали до одури, когда никто не мог отличить своего пахана от чужого. Кенты, нажравшись до визга, плясали на столах среди хрустальной и фарфоровой посуды, меся туфлями, сапогами трюфеля с осетриной, сыр с икрой…
Гремели залпами пробки от бутылок шампанского.
Кто не мог больше пить, тому выливали вино за шиворот, за пазуху, а случалось, и на голову.
Вспыхивали здесь и драки. Жестокие, свирепые. Чаще из-за девок, которых фартовые приволакивали с собой, а другие отказывались их уважать, отворачивались или презрительно обзывали.
Случалось, перебравшие кенты лезли за пазухи иль под юбки к чужим шмарам. И тогда вспыхивала поножовщина.
Редко обходилось здесь без жмуров. Двоих или троих, случалось, хоронили фартовые.
Но бывало и другое…
Откупит «малина» ресторан, наняв самых лучших поваров, самых надежных официантов. А какой-нибудь задрипанный официантик сообщал о предстоящем пире в милицию. Та заявлялась в самый разгар. Когда законники на бровях ходили. А оркестр, словно одурев от невиданного гонорара, оглушал не только ресторан, а и всю улицу «Муркой» с «Чубчиком», «Бакинским портом», «Кирпичиками», «Лимончиками» и прочими излюбленными песнями фартовых.
Милиция врывалась без приглашения и разрешений. Она начинала хватать всех, кто под руку попадал, запихивала в «воронки», которые окружали ресторан, подъехав к нему без сирены и света фар.
Конечно, фартовые так просто в руки не давались. В ход шли финачи, «пушки», «перья» и даже «розочки». Это было вместо приветствия.
Фартовые, завидев лягашей, в момент трезвели. Забывали о подружках, нарядных и накрашенных. Да и кто они — цветки-однодневки? Воры никогда не любили женщин сердцем.
Чаще всего милиция увозила с этих попоек убитых сотрудников, испуганных насмерть сявок, понимавших, что за недогляд, случившийся по их вине, фартовые и в зоне не простят.
Бывало, что в какой-нибудь «неотложке» везли истекающих кровью от ран нескольких фартовых. Тех, кто слишком поздно протрезвел. Не успел слинять. А мусоров в ресторане оказалось больше, чем законников.
Как всегда,
Чувихи еще в машине начинали базлать:
— Эй! Лягавые! Выпустите, паскуды! Не то шары повышибаем!
— Что вам надо из-под нас?
Девки, как всегда, ничего не знали. Ни имен, ни кликух дружков. Их пригласили весело провести ночь. Кто же от такого откажется? Тем более — кутнуть в ресторане на холяву. Расчет натурой — мелочь. Зато как весело было! Как смешно и здорово! Было много хмельного, еды, песен и музыки. И зачем заявилась эта милиция? Все испортила, всех разогнала.
Именно потому, чтобы такого не случилось, сидят сявки на стреме. Хазу охраняют. Там сход силу набирает. Пусть ему никто не помешает.
Фартовые не враз согласились принять Коршуна «в закон».
— Всего одну ходку тянул? Так что ж это за кент? Он при первой трамбовке распишется…
Но, узнав, скольких ожмурил и за что, уже не высмеивали.
— Какая его доля в общаке? Сколько был в делах? Какой с него навар «малине»? Кто его прислал к Пану и сказал слово?
— Сыч?
— Файный пахан! Такой зря не ботает.
Законники — свои и чужие — спрашивали Коршуна, как знает он «закон», что можно, а что нельзя фартовому. Сколько времени готовился к принятию в закон.
Коршун отвечал, не задумываясь.
— Ну! Сыч хоть и лафовый кент, но он в ходке! Кто здесь скажет слово за Коршуна? Кто поручится за нового кента? — спросили паханы городских «малин».
В хазе стало тихо. Так тихо, что слышно было дыхание каждого законника. Никто из них не хотел рисковать.
А все потому, что не раз случалась беда с тем, кто поручался. Бывало, накроет милиция фартового, измордует, заморит голодом, всего изломает физически и морально, иногда «петушили» кодлой мусора законника и выставляли на посмешище ворам с окровавленной задницей. Фартовым было западло дышать с пидором. Убивали. А если успевали лягавые отнять, считай, сломали законника. Кололся. Рассказывал все, зная, что обратный путь ему отрезан. И тогда засвеченные фартовые искали поручителя. Его убивали за ошибку. Их «малины» не прощали никому.
— Я скажу слово! — устал от ожидания Пан, и фартовые удивленно переглянулись. Пахан никогда раньше не делал такого. Что это? Каприз? Но как бы то ни было, пусть кто угодно ручается за Коршуна, только бы не самим, подумали законники.
— Клянись, кент, что будешь до могилы выполнять «закон», будешь честным вором! — встали паханы.
— Клянись на крови! — Пахан подал нож Коршуну. Колька без колебаний порезал себе руку.
Кто-то из фартовых принес горсть земли.