В снегу
Шрифт:
Качнов почему-то шагнул на самый край тротуара и остановился. Экипаж приближался. Шикарная дама, – это была Маша, – заметила Качнова; она вся устремилась вперёд… Но вдруг опять отвалилась по прежнему. Коляска промчалась мимо, и резиновыми шинами обдало Качнова жидкой грязью с ног до головы и залепило каплями грязи лицо… Маша видела это, обернулась и… захохотала… Лошади повернули за угол. И публика, проходя мимо Качнова, смеялась.
Он почти бегом ринулся домой, в гостиницу, где остановился. Бешенство охватило его, необычайная злоба нахлынула в сердце… И если б в те минуты он встретил Машу лицом к лицу… Впрочем, этого мне неизвестно,
Он в тот же день уехал из Багровска.
Десять лет прошло с той встречи.
Качнов сидел в своей деревеньке, втянулся в однообразную жизнь мелкого помещика, научился сводить концы с концами в хозяйстве и ладить с соседями, обзавёлся экономкой по душе и давно уже забыл Машу.
Слухов о ней никаких до него не доходило. И вот, удивительное сцепление обстоятельств, господа: случилось ему совершенно неожиданно поехать в Багровск. Десять лет обходился он без этого губернского города, – а вот пришлось таки опять туда поехать…
Качнов приехал в Багровск днём и до вечера хлопотал по своим делам, а вечером отправился в театр: оперетка шла весёлая, хотелось ему поразвлечься.
Возвращаясь из театра, пошёл он пешком: близко было до гостиницы, где он остановился, – нужно было только пройти небольшой узенький переулок, плохо освещённый керосиновыми фонарями.
В этом переулке наткнулся Качнов на лежавшее человеческое тело. Стоял декабрь, – мороз был сильный, – и можно было предполагать, что замёрз какой-нибудь нищий, не успевший собрать на ночлег… Качнов крикнул, чтобы кто-нибудь помог.
Собрался народ.
Стали переворачивать тело, – это была женщина, жалкая, в отребьях…
– Замёрзла… – воскликнул кто-то, – мёртвая…
Явился городовой, подозвали извозчика, взвалили труп на сани; Качнов помогал поднимать и укладывать. И при тусклом свете соседнего фонаря узнал Качнов в замёрзшей, грязной, измозженной женщине, – узнал когда-то милые ему черты Маши… И грохнулся на землю.
Опомнился Качнов, лёжа на снегу, в переулке. Ему тёрли виски. Когда он стал приподниматься, – услышал, что в окружавшей его толпе говорили:
– Это бывает: от жалости господа – прямо в омморок…
– Чувствительный барин…
Вот и весь мой рассказ, господа.
– Г-м-м!.. А вот мне пришлось видеть нечто… противоположное, – сказал господин средних лет с лихими скобелевскими бакенбардами, в офицерской фуражке и штатском сюртуке.
Он курил сигару, заботливо следя, чтобы не уронить пепел. Рассказывать он стал небрежно, лениво, – так только, чтобы не остаться в долгу перед компанией.
– Был я тогда адъютантом в кавалерийском полку, был, кажется, недурён собой, и было тогда у меня несколько таких связей, которым завидовали многие. Однако же, в холостой офицерской компании бывал я изредка и в наиболее дорогих домах, где, знаете, танцуют и прочее… Но там я сблизился всего только один раз, да и то лишь потому, что встретил девушку поразительной красоты. Её звали Ружанна. Странное имя, не правда ли? У них, однако, бывают имена ещё более удивительные, – псевдонимы, так сказать.
За Ружанной не нужно было ухаживать, только нужно было заплатить. И я заплатил.
Я был очарован этой продажной женщиной, – прямо-таки очарован, господа!
Он сделал порывистое движение рукой, – пепел упал с сигары. Тогда он перестал курить, не спеша сунул сигару в пепельницу
– Видите ли, господа, эта женщина покорила меня не одной красотой, но ещё и своей необычайной в таком доме скромностью, изяществом манер и глубокой грустью, которую напрасно старалась она скрыть.
Разумеется, заплатив деньги за её тело, я не счёл себя в праве бередить её душу и ровно ни о чём её не расспрашивал. Только решил приехать к ней опять.
Не знаю, что бы вышло из этого… ну, почти… гм-м-мда… почти увлечения… Но мне уже не пришлось видеть в этом доме Ружанну. Через несколько дней, когда я приехал опять в тот же дом, вообразите, господа, – совсем оживился рассказчик, – я узнал, что Ружанна вышла замуж…
Ну, знаете, надо бы радоваться, так сказать, за человека, а между тем, до того мне досадно стало, так досадно… чёрт знает!..
Узнал я, что Ружанна вышла замуж за аптекаря и узнал, за какого. Решил я так: познакомлюсь я с мужем Ружанны, войду к ним в дом во что бы то ни стало, буду держать себя с нею, как с порядочной женщиной, ничем не напомню о нашем, так сказать, прежнем постыдном знакомстве, – такое моё отношение должно её тронуть, – и, наконец, добьюсь, что она меня полюбит. И даже в моих мечтах я доходил до того, что готов был устроить развод Ружанны с мужем и жениться на ней сам. Я готов был затратить на это дело какие угодно деньги; тогда был я очень богат. Потом я спустил моё состояние в штосс.
Он беззаботно и весело усмехнулся при воспоминании о том, как спустил состояние, вынул изящный портсигар, достал дорогую регалию, стиснул её конец крепкими белыми зубами и закурил.
– Езжу во втором классе, а не в первом, – экономию загоняю, – а от хороших сигар никак не могу отвыкнуть… Так вот, господа: если бы на Ружанне этот аптекарь не женился, то возможно, что я бы только натешился с этой женщиной и никогда бы не дошёл до мысли сделать её своей женой…
Пока ещё удастся завести знакомство с мужем Ружанны, решил я зайти в его аптеку. Захожу – сюрприз: аптекарь уже другой, а прежний передал аптеку ещё до женитьбы и, повенчавшись с Ружанной, совсем и навсегда уехал неизвестно куда.
Это известие привело меня прямо в бешенство. А между тем, я бы должен был предвидеть нечто подобное. Аптекарь желал дать своей жене новую среду, где её не оскорбляли бы случайные встречи с прежними случайными знакомыми. И вот, года четыре я вспоминал о Ружанне, и уже мои связи с дамами общества не захватывали меня так, как прежде.
Случилось мне летом быть в Риге. Там, перед городским театром, есть прелестный садик, а в саду этом – горка с кустарниками, клумбами, дорожками, а на горке – кафе-ресторанчик. Там я пил кофе и с удовольствием посматривал на красивое предместье Риги. Помню, моё внимание особенно привлекало здание политехникума, – я люблю красивые постройки. Резвившийся неподалёку около клумбы цветов ребёнок захохотал так звонко, что я перевёл взгляд на него и на сидевшую около ребёнка даму, – и вдруг меня словно пронзили саблей, – такое же чувство я раз на дуэли испытал: всё во мне замерло, – думаю, перестанет сердце биться, – умру. Это я, господа, Ружанну узнал в той даме. Она, элегантно одетая, под кружевным зонтиком, сидела на садовом диванчике и любовалась резвившимся своим трёхлетним сынишкой, – и смеялась счастливым смехом. Не знаю, сразу ли я пришёл в себя, – только знаю, что я рванулся к даме и ребёнку, и крикнул: