В союзе с Аристотелем

Михасенко Геннадий Павлович

От этого звона Юрка проснулся. Трещал будильник. Фильмоскоп стоял на тумбочке.

— Елки! — сказал Юрка, садясь, затем опять откидываясь на подушку и опять садясь.

— Проснулся? — спросил Аркадий, входя со стаканом чая и жуя. — На вот записку, передай Галине Владимировне. Обязательно. Серьезная штука.

— Ладно. Я сон видел.

— Я тоже. Так не забудь. — И ушел на первую электричку.

Когда шагали в школу, Юрка рассказал сон Валерке. Валерка прослушал серьезно и внимательно, потом сказал, что тоже видел сон и тоже страшный: будто Юрка был с ними на экскурсии

и будто он толкнул Фомку с плотины, а Фомка, падая, ухватил Юрку за рукав, и оба ухнули в пучину; все закричали, а Галина Владимировна вдруг перепрыгнула через перильца и тоже исчезла в потоке. Больше Валерка ничего не видел — он проснулся от страха.

— Да-а, — сказал Юрка. — Только я бы толкнул Фомку так, чтобы он не сумел за меня зацепиться.

— Фомка тоже ловкий.

— Ерунда.

Валил густой крупный снег. Валил без ветра, медленно, точно каждая снежинка опускалась на парашюте — снежный десант. Он был такой рыхлый, что разлетался, если идти, шлепая ногами. Он даже шевелился, если на него подуешь, не сгибаясь. Удивительная это штука — снег! Вот он падает, падает, будет падать месяц-два, всю зиму, и не надоест ему падать. Он садится на заборы, на провода, на собак, на язык, когда его высунешь. Крыши сливаются с небом, и дома кажутся без крыш некрасивыми, как лысый человек, которого привык видеть с шевелюрой. Снег такой белый, что если уронить чистый лист бумаги, то его не различишь.

Возле школы кипел бой. Воевали все классы. Включились и Валерка с Юркой. Кидали, не целясь, и все равно в кого-нибудь попадали. Юрке кто-то съездил по носу, до слез, и он пасмурный пошел в класс.

Тут Фомка гонял девчонок, натягивая руками нитку с вертящейся пуговицей. Она жужжала и если прикасалась к волосам, то закручивала их и выдергивала.

Девочки пищали, а некоторые уже хныкали, сидя за партами и приговаривая:

— Вот погоди, придет Галина Владимировна.

Юрка подумал, что и ему было бы не худо сделать такую вертушку и погонять девчонок. Тут он встретил взгляд Кати Поршенниковой, подмигнул ей и отметил вдруг про себя, что ее-то он бы не тронул. В это время Фомка подкрался к Поршенниковой сзади и поднес к ее волосам вертушку. Катя порывисто схватилась за голову и сморщилась, не издав ни звука.

Юрка вздрогнул, почти ощутив, как ей больно. Он в два скачка очутился перед Фомкой, который со смехом выпутывал из Катиных волос свою кусучую пуговицу, и толчком сбил его с парты на пол, в проход. Фомка гулко стукнулся и перестал смеяться. Смеялись теперь девчонки.

— Держите его! — крикнул Юрка. — Верхом, верхом на него! Мы ему сейчас самому лысину сделаем.

Он первым оседлал Фомку, свел ему на спине руки. Фомка начал дрыгаться и егозить. Но кто-то из девочек сел на его ноги.

— Давай сюда пуговицу!

Катя выпутала наконец вертушку и отдала Юрке.

— А-а-а! — заорал Фомка, когда нитка, закручиваясь, дернула ему волосы. — А-а-а!

Затрещал звонок, а Юрка снова и снова заводил вертушку в Фомкин чубик. Он все припоминал и приговаривал:

— Вот тебе, вот тебе… Недаром тебя Валерка во сне видел… Вот…

Когда вошла Галина Владимировна,

ребята еще суетились, пробираясь к своим партам. Фомка хотел было остаться лежать в проходе, но тоже вскочил и поплелся к последнему ряду, слезливо швыркая носом и утирая глаза пыльным рукавом. Учительница поняла, что была стычка, но вида не подала. Раз Лукин не воет во всеуслышание и не падает ниц на парту, значит, пострадал не зря. Галина Владимировна поискала глазами противника Фомки, но все мальчишки были красными, вспотевшими, точно только что вылезли из общей кучи малы.

— Как здоровье, Теренин? — спросила учительница.

— Хорошо.

— У него вот такие шишки были! — сказал Юра. — Карандаш не проходил.

— Садись, Валера.

— Да, — вспомнил Юрка, — вам записка, Галина Владимировна.

— Какая?

— От брата.

— От брата? — переспросила Галина Владимировна, вдруг смутилась и сделала жест — мол, потом.

Но Юрка уже протянул сложенный вчетверо листок, и она взяла. Она хотела сунуть листок в журнал, но под напором ребячьих взглядов не смогла это сделать и развернула.

— Это вам, ребята, — улыбаясь, проговорила Галина Владимировна. — Слушайте: «Я, Юрий Гайворонский, приглашаю весь третий «б» с учительницей сегодня к себе. Буду показывать кино. Начало в семь часов».

— Там так и написано? — спросил Юрка.

— Именно так… Спасибо! Пойдем, ребята?

— Пойдем! — закричал класс.

— Елки! — тихо сказал Юрка. — Если бы знал, я бы эту записку проглотил бы. Это Аркаша подстроил. На, говорит, отдай… Елки!..

— Да пусть приходят, — ответил Валерка. — Пусть посмотрят. Что тут такого.

— Весь-то класс? Куда же он поместится? И Фомка припрется.

— Ну, хватит, ребята, хватит. — Галина Владимировна постучала карандашом по столу. — Успокойтесь… Урок продолжается.

— Елки! — сказал Юрка, почесывая затылок. — Куда я их всех дену?

Об этом же Юрка думал, придя из школы. Он рассказал о предстоящем сеансе Василисе Андреевне. И они вдвоем принялись планировать, куда повесить простыню-экран, куда поставить фильмоскоп, где рассадить зрителей.

— Тридцать пять человек! — то и дело восклицал Юрка.

— Все не придут. Кого матери не пустят, кто сам побоится плестись в темноте, — сказала Василиса Андреевна.

Петр Иванович, придя с работы и узнав о предстоящем визите, быстро побрился, надел чистую рубаху и представился:

— Как я — ничего?

— Сойдет, — сказал Юрка.

— Люблю грозу… — проговорил Петр Иванович, потирая подбородок перед зеркалом. — Посмотрим твою шпану.

Юрка ходил из горницы в кухню, потом в комнату Аркадия и опять в кухню, смотрел на потолок, на книжную полку, на будильник, точно старался что-то найти или вспомнить. Он сунул Мурку сперва в духовку, затем вытянул ее оттуда и посадил матери на плечо; сосчитал ленты, составленные в киоте, свистнул, посмотрел в окно. Темнело. Начал в третий раз проверять правильность установки и работы фильмоскопа.

Пришел Аркадий.

— Ну как — готовимся?

— Готовимся. Подвел меня, елки… На, говорит, записочку, а сам вон что написал.