В степи опаленной
Шрифт:
– Не солдат, а ротный санинструктор! Да вы приглядитесь - Маша это! Ее весь полк знает.
Действительно, постирушкой занята женщина - только необычно могучих форм. Пострижена коротко, по-мужски, сзади если глядеть - она без пилотки, - и не догадаешься, что это женщина.
– Командир полка ее к ордену представил!-говорит во всем осведомленный связист.
– За что?
– С утра, как бой был, пошла Маша раненых искать. Смотрят наши - из хлебов целая процессия движется: два немца руки вверх держат, у одного вся ряшка в крови. А сзади Маша выступает: на боку - сумка санитарная, на шее - два автомата немецких, третий -
– Что же, она одна их в плен взяла? А третий автомат чей?
– Да немца же! Трое их было... Маша рассказала: идет она через хлеба, смотрит: где раненые есть? Вдруг на нее из-за колосьев три немца набрасываются...
– Откуда ж они взялись на нашей стороне?
– Э, товарищ лейтенант!
– несколько даже покровительственно смотрит связист на меня.
– Да разве тут, в хлебах, да еще когда наступление идет, точно отмеришь, где своя, где чужая сторона? Линию фронта никто по линейке не прочертил и столбов не поставил. По пшенице и немцы ходят, и наши. Вот и эти трое куда-то по своим делам... А увидали - баба идет, - затаились. Потом уж на допросе один признался: хотели позабавиться с нею. Но с Машей позабавишься... Наши-то мужички знают. Один приставал к ней, так она ему как дала по шеям сам зарекся и другим отсоветовал. Эти трое фрицев только схватили ее, как врежет она своим пудовым кулачищем по сопатке одному, другому, третьему - мало того, что сильна, она же еще ловка. Говорят, в цирке до войны работала. Пали те фрицы. Пока очухивались, она их автоматы позабирала, командует: вставайте, гады! Двое поднялись, а третий так в себя и не пришел, башку она ему свихнула. Наши ребята, что в штабе дежурят, рассказывали - на допросе оба немца в один голос твердили: ужасная женщина! Страшная!
– Позабавились, значит?
– Еще как!
– смеется связист.
– Век помнить будут. Но я так считаю, товарищ лейтенант, - те два немца должны к Маше благодарность иметь.
– За что?
– Да за то, что в плен их живьем взяла. Останься они у своих - может, погибли бы, пока война идет. А теперь им война что? Прокантуются в лагерях до самого заключенья мира, потом к своим фрау поедут.
– Нет уж, это - шалишь!-неожиданно вступает в разговор второй связист, чуть постарше.
– Сначала пускай у нас столько построят, сколько наломали. Столько, и не меньше.
– Да пошли они!-вдруг вскипает связист, завязавший разговор.
– Сами управимся, дай только Гитлера добить.
Можно бы еще поговорить со словоохотливым связистом, но пора идти. Время не терпит!
Еще раз с изумлением и почтением поглядев издали на могучую тетю Машу и распрощавшись с нашими собеседниками, поднимаемся.
И вот мы уже за речкой, на опушке леса, возле землянок. Нам показывают землянку начальника штаба полка. Его нет, но должен быть с минуты на минуту.
Решаю подождать. Мы присаживаемся возле землянки. Замечаю лежащий на траве мешок с черным гитлеровским орлом и надписью Фельдпост, туго набитый письмами, некоторые высыпались на припыленную траву. От нечего делать подбираю несколько писем, наскоро просматриваю. Без словаря я еще не читаю свободно, но общий смысл улавливаю. Мой солдат подвигается ко мне бочком, спрашивает:
– А вы по-немецки понимаете, товарищ лейтенант?
– Понимаю.
– Интересно, что там фрицам из дому пишут?
– Ничего особенного... Вот от малыша какого-то, - я показываю страничку письма,
– Это мой цветочек, паппи написано отцу, значит. Спрашивает, когда домой вернется... А на обратной стороне - это уже жена. Сообщает, кто из родственников и соседей ранен, кто убит. На фронте и дома, от бомбежки. Союзники бомбят.
– Так им и надо, сволочам!-раздается у меня над ухом сердитое. Оглядываюсь. Оказывается, меня слушает не один мой связной. Подошли еще два-три солдата. Один из них и высказал свои чувства.
– Так им и надо!
– повторяет он.
– Сколько наших поубивали!
Я задумываюсь: что ответить ему? Но солдаты - их еще прибавилось торопят:
– Читайте, читайте, товарищ лейтенант!
– Вот такая картина жизни в немецком тылу...
– Я тороплюсь, перебирая письма, схватываю только самое основное: - Мать пишет сыну: скорее бы кончилась война, хоть как, но поскорее бы.
– Допекло их!
– Не всех!-Показываю письмо: - Вот от сына отцу на фронт: верит, что Германия победит!
– А отец верит? Он же где-то здесь против нас воюет.
– Ему-то, может, и прояснило...
– Да подождите вы!-обрывает всех остановившийся мимоходом степенный солдат с двумя вещмешками, туго набитыми хлебными буханками-кирпичиками, наверное, получил на целый взвод.
– Читайте еще, товарищ лейтенант! Интересно же, чем немец дышит.
– А вот чем, - заглядываю еще в одно письмо.
– Мать сыну из деревни... жалуется - городских, из разбомленного дома, вселили, так она их и так, и сяк, и уже просить ходила, чтобы убрали их.
– Стерва! У нас такую, если бы эвакуированных притесняла!..
Пробегаю глазами по следующему письму:
– А жаль, что письма по адресам не дошли...
– Это почему же, товарищ лейтенант?
– Не понимаешь?
– удивляется солдат с двумя вещмешками.
– От таких новостей ихний гренадир духом скисает. Тогда его и бить легче.
– Философ ты, батя!
– Философ не философ, а он прав!
– поддерживаю солдата с вещмешками. Вот, например, еще письмецо: мать пишет сыну, что жена спуталась с иностранным рабочим, с итальянцем.
– Ай да итальянцы! Замещают, значит, союзников!
– В Германии сейчас двенадцать миллионов иностранных рабочих.
– вспоминаю я данные, с которыми меня не так давно знакомил Миллер.
– Так что у немцев на фронте есть причины для беспокойства за своих жен. А вот еще письмо - из Гамбурга, это портовый город. Там кран с какого-то судна кофе в зернах разгружал, один мешок упал, разбился, кофе высыпался, а женщины увидели, бросились собирать, их отгоняют, они - в слезы: кофе по карточкам почти не выдают, а немец без кофе никак не может. Уж если при немецкой дисциплине дело до стрельбы дошло...
– До стрельбы?
– Охрана набежала, женщины не подчиняются, ну и пальнула.
– Фашистское царство, чему и удивляться!
– А что еще из Германии пишут?
– Сейчас...
– беру письмо, отличающееся от других необычной толщиной. Вскрываю. Листы исписаны цифрами.
– Какой-то отчет. Подождите, это жена отчитывается по хозяйству - овощи она выращивает... Так вот, сколько чего вырастила, сколько продала... а в конце жалоба: Эти ленивые украинки...
– Ну, пусть погодит эта помещица, доберемся!..