В степи опаленной
Шрифт:
– Горюшко мое!
– воскликнула Ефросинья Ивановна, выслушав меня.
– Злыдни ноги свои поганые мазали, а вы, девки, хотите тем кремом лицо себе паскудить!
Смущенная Варя порхнула ресницами, пролепетала:
– Спасибо вам, товарищ лейтенант! А то б мы...
– и убежала.
Так мои труды по совершенствованию в немецком языке впервые оказались практически полезными. Что, конечно, явилось стимулом к дальнейшему совершенствованию.
Все мои товарищи с полным одобрением относились к нашим с Рыкуном
– В штабе полка переводчика и то нету, а у меня в батальоне - целых два! и высказывал опасение: - Еще отберут вас! Ну, обоих не отдам, если так одного оставлю.
Но Бабкин был иного мнения о наших занятиях.
– Я, конечно, понимаю, переводчики нужны, - говорил он.
– Но охота вам этот фашистский язык изучать! На нем Гитлер свои приказы пишет, а Геббельс брешет.
– Но еще раньше на нем писал Карл Маркс!
– пытались объяснить мы.
– И Владимир Ильич Ленин прекрасно знал немецкий язык. На этом языке писали великие классики - Гете, Шиллер, Гейне, и мы их чтим, а фашисты жгут их книги! Наконец, это язык немецкого пролетариата!
– Так то когда?
– не сдавался Бабкин.
– Где он теперь, этот пролетариат?
– Ну и что!
– настаивали мы.
– Не все немцы фашисты.
– А бес их разберет! Форма-то у всех одна... Впрочем, практикуйтесь, если не противно. Начнем воевать, может, и пригодится.
В отличие от замполита, ординарец комбата Абросимов к нашим занятиям относился с великой подозрительностью. Косился, когда видел в моих руках какое-либо из наших пособий, допытывался:
– А кто разрешил вам немецкое читать? А где вам словарь выдали?
Наши шутливые разъяснения, что немецким занимаемся по приказу самого комбата, а словари купили за свои кровные, на Абросимова, как мы видели, должного впечатления не производили.
Как-то вечером, покончив с делами, я хотел было заняться немецким и полез за словарем в свой вещевой мешок, который висел в сенцах, где стояло мое ложе. Но в мешке, к моему удивлению, словаря не оказалось. Может быть, я положил его куда-то в другое место? Спросил хозяйку, ее дочек, не видели ли - нет, не видали.
– Может, из ваших заходил кто, как никого в доме не было, да взял? высказала предположение Ефросинья Ивановна. Зайти, разыскивая меня, конечно, мог кто-нибудь - например, присланный комбатом за мной Абросимов. Но кому может понадобиться словарь и зачем?
Так и пропал словарь.
Я поделился своей печалью с Рыкуном, и он ошарашил меня новостью: словарь исчез и у него.
Мы ломали голову над таким совпадением, но объяснить его так и не смогли.
Через день или два Собченко, отведя меня в сторонку, так, чтобы никто не слышал, сказал шепотом:
– Пойдешь туда, где штаб полка, спросишь капитана Печенкина. Только не распространяйся, что к нему
– А кто такой Печенкин?
– Особый отдел!
– Но зачем я ему?
– А я знаю?
– Собченко пожал плечами.
– Сам бы хотел знать. Если вернешься - расскажешь.
Если?
– насторожился я.
– Значит, могу не вернуться? Но почему?
Грехов за собой я никаких не знал, но все же заволновался.
В штабе полка мне сказали, в каком доме могу найти Печенкина, и вот я остановился у таинственных для меня дверей. Оправил гимнастерку, постарался дышать ровнее и придать лицу спокойное выражение, постучался.
– Войдите!
– услышал я из-за двери и переступил порог.
Передо мной за столом сидел капитан в зеленой фуражке пограничника, перед ним лежали какие-то бумаги, в руке он держал ручку. Он вопрошающе посмотрел на меня. Я доложился.
– А!
– сказал капитан, и сдержанная улыбка скользнула по его губам.
– Вы действительно владеете немецким языком?
– Разговорной речью еще слабо, а со словарем переводить могу вполне. Только не очень быстро.
– А быстро и не надо, было бы верно. А кто из вас лучше переводит - вы или ваш товарищ Рыкун?
– Примерно одинаково.
– Ну раз одинаково, так и остановим свой выбор на вас.
– Печенкин повернулся к подоконнику, на котором стопочкой лежали папки в одинаковых картонных корочках, покопался в них, достал три-четыре, протянул мне: - Как видите, немцы отступали так поспешно, что и канцелярию свою растеряли. Полистайте на досуге, посмотрите, не встречаются ли в этих бумагах фамилии местных жителей, которые пособничали немцам. Если обнаружите - прочитайте, в чем суть, и тогда придете и расскажете мне.
– И все?
– вырвалось у меня.
– А что вы еще хотели?
– удивленно спросил Печенкин.
– Да!
– он выдвинул ящик стола, покопался в нем, вытащил две одинаковые толстенькие книжечки в ледериновых переплетах. Я сразу узнал: наши словари!
– Вот!
– протянул он словари.
– Возьмите, верните и товарищу Рыкуну. Словари к нам попали по ошибке.
Гордый данным мне поручением, я возвращался в батальон, бережно держа доверенные мне папки и возвращенные после таинственного исчезновения словари.
Когда я вернулся, уже вечерело. Первым долгом я решил доложить обо всем Собченко и прямиком направился к дому, где квартировало наше батальонное начальство. Когда я вошел, Собченко и Бабкин сидели за столом. Абросимов из котелка раскладывал им по мискам пшенку. Увидев меня, он от удивления выронил ложку, с нее по столу разбежались желтые крупинки каши.
Словно не веря своим глазам, глядел на меня Бабкин:
– Ты... вернулся? Ну и прекрасно!
Улыбнулся и Собченко:
– А мы тут гадали, какой у Печенкина к тебе интерес?